Наследники Ассарта

— Боюсь, что грабить там особо нечего, — невесело усмехнулся Изар. — Но это значит — пора поднимать Яширу и выступать.

— Пора, — согласился Миграт.

17

Мне было страшно.

Вообще, это чувство приходилось переживать не раз; однако сказать «страх» — все равно что сказать «вино»: оно ведь бывает разного цвета, происхождения, вкуса, густоты, букета, крепости. Сейчас по моим жилам бежал, пожалуй, самый крепкий страх, какой только приходилось ощущать в жизни, и букет его нес в себе промозглую затхлость могилы, а вязкость сковывала изнутри не только движения, но и мысли. А это — далеко не лучшее состояние для оперативных действий, хотя бы для простой разведки, ради которой я здесь и оказался.

Состояние это наступило не сразу. Я был совершенно спокоен, когда, коридор за коридором, поворот за поворотом, спускался сюда, к месту, которое у Ассаритов называлось Храмом Глубины и которое Мастер назвал мне иначе: калиткой Резерва Разума. Ворота его, как пояснил он, находились в другом месте, а где именно — этим мне тоже следовало поинтересоваться. Хотя было второстепенной задачей. Главную же можно было бы охарактеризовать примерно так: мне предстояло спуститься как бы в паровой котел, находящийся в состоянии разогрева, и собственной шкурой определить: какова сейчас в нем температура воды, близка ли она к точке кипения, если же (как предполагалось) кипение уже началось — каково состояние пара и его давление и в порядке ли предохранительный клапан, иными словами — рванет ли эта хренация уже сегодня — или же завтра, — если нам не удастся погасить чертову топку или хотя бы уменьшить нагрев настолько, чтобы давление пара перестало расти, а потом и начало снижаться, пусть даже совсем медленно. Это сравнение, может быть, не из лучших; но для меня, когда я оказался перед глыбой, преграждавшей путь, его было вполне достаточно.

Остановившись перед плитой, я неторопливо, как в бане, разделся догола, словно собираясь войти в парную. Сел на пятки, откинулся назад и оперся на выдвинутые за спину руки. Расслабляться в этой позе было для меня не очень-то привычно, однако вскоре удалось достичь нужного состояния и отвлечься от посторонних мыслей. Последнее оказалось, пожалуй, самым трудным — потому что тело никак не хотело забывать совсем недавних переживаний, но стремилось заново и заново прочувствовать их хотя бы в воспоминании. А сейчас это было совершенно лишним.

Но наконец все лишнее ушло, и можно стало произнести Первую Формулу Проникновения. Она состояла из трех частей: сперва следовало построить в освобожденном от повседневной накипи воображении восемь фигур, достаточно сложных, в нужной последовательности и пространственном расположении. Это получилось неожиданно легко, словно бы кто-то незримо и неслышимо подсказывал мне нужные действия. Вторым действием было: превратить каждую из возникших фигур в многомерную — не ниже четырех линейных. Известно, что для человеческого пространственного воображения это — непосильная задача; но, видимо, Мастер с Фермером постарались, заряжая меня, и я действовал, как тот парень под гипнозом, что, впервые в жизни взяв кисть в пальцы, создает вдруг великое полотно — а повторить это впоследствии ему не удастся даже по приговору суда. Итак, нечто возникло в моем воображении. И тут же я перешел к заключительной ступени, которая, как ни странно, оказалась самой легкой: произнести необходимые слова в полагающемся порядке. Пришлось постараться, чтобы не сбиться, хотя фонетика, откровенно говоря, для нормального (с моей точки зрения) уха и языка была достаточно необычной и могли возникнуть затруднения.

Я ожидал, что преграждавшая путь плита после этого сдвинется с места — уйдет вверх, вниз или в любую сторону — хотя бы настолько, чтобы дать мне пройти. Нет, она просто начала светлеть, приобретая постепенно опаловый цвет, затем становясь все более прозрачной, — и наконец исчезла совсем.

За нею — по моему впечатлению — оказалась еще одна в точности такая же плита: матово-черная, не отражавшая ни единого кванта света и не дававшая никакого прохода. Словно бы преграда была многослойной, и мне удалось устранить всего лишь внешнюю корку ее.

Тем не менее я неспешно, стараясь не делать лишних движений, поднялся во весь рост и пошел вперед, нимало не заботясь об оставленном на полу личном имуществе: как-никак, дело происходило не на пляже, и мелкого ворья тут не наблюдалось. Так что я рассчитывал, вернувшись, найти все в полном порядке. А если не вернусь — Ястра или кто-то по ее поручению найдут — и будут знать, куда я канул.

В тот миг, однако, мысль о том, что я могу и не вернуться, мелькнула просто так, словно по обязанности: знаешь, мол, на что идешь. Она не привела с собою страха.

Он пришел потом.

* * *