Наследники Ассарта

Между тем всей этой процедуры можно было бы и избежать. Потому что я знал самое малое двоих, кто мог бы проникнуть в пространство Резерва Разума без всяких осложнений: то были Эла и Никодим. Он же — Пахарь. Люди Космической стадии. Они просто прошли бы сквозь эти плиты, затратив не более труда, чем мы, когда минуем занавеску из висящих шнуров. И, увидев, смогли бы доложить все не хуже, а, скорее, лучше, чем я.

Тем не менее Мастер выбрал меня. И все мы знали — почему.

Есть старое правило: входя куда-нибудь, заранее подумай о том, как будешь выходить.

Так вот, и Эле, и Никодиму войти было бы куда легче, чем мне. Но вот что касается выхода — тут, по мнению Мастера, дело обстояло совсем наоборот.

Они были — чистый дух; я же до сих пор, как ни странно, обитал в своем тяжелом, не очень удобном, плотском теле, которое надо было кормить, поить, мыть, передвигать, лечить, ублажать, одевать, обувать — ну, и так далее.

Но в данном случае это и было (или должно было стать) моим преимуществом.

Конечно, атакуя оборону противника, танк может быть поражен снарядом, загореться или взорваться сразу — и тогда его экипажу придется очень солоно.

Пехотинцу легче наступать, перебегая, применяясь к местности, если надо — даже окапываясь в ячейке.

Но если прямого попадания не будет, то нынешняя броня, с ее мощным антирадиационным покрытием, достаточно надежно укроет людей не только от стрелкового огня, но и от ядерной угрозы.

А пехотинцу и то и другое грозит куда большими бедами.

И вот сейчас я в своем теле находился, словно в танке. А они оставались пехотинцами.

Дело в том, что никому — даже Фермеру с Мастером — никак нельзя было издали проникнуть взглядом сквозь тоненькую, казалось бы, корочку планеты и увидеть, что на самом деле творится в интересующем их — а теперь и всех нас — месте. Какая-то тут имелась мощная защита от посторонних излучений. Как сказал Мастер во время последнего разговора — там даже нейтрино увязало. Или, может быть, даже не увязало, а превращалось во что-то иное, по уровню наших знаний вовсе невозможное. Что поделать: мир — живет, и количество неизвестного в нем увеличивается, быть может, в квадратичной зависимости от уже познанного. Но сейчас не это нас интересовало. Главное заключалось в том, что под этой самой корочкой бушевали такие ураганы, что бестелесный организм Космической стадии в считанные мгновения разрывался в клочья, рассеивался, становился беспорядочным колеблющимся облачком — и, как говорится, восстановлению более не подлежал. Старый Советник, единственный человек на Ассарте, хоть в какой-то степени понимавший происходящее, узнал об этом от последних уцелевших из Ордена Незримых и вовремя предупредил Элу; иначе она сама не преминула бы заглянуть туда — и больше ее никто и никогда не увидел бы.

Я же был во плоти; и плоть эта, как уже рассказано, была защищена от внешних воздействий наилучшим образом, какой только был доступен таким существам, как Мастер и Фермер. Но это ни в какой мере не давало серьезной гарантии — поскольку они и сами ничего не знали о том, что же тут творится на самом деле.

Риск, следовательно, был немалым. Но была у меня и еще одна вещь, полезная в таких обстоятельствах — помимо, разумеется, понимания того, насколько моя авантюра была важна и для Ассарта, и для прочих цивилизаций — для мироздания, каким мы привыкли его видеть и понимать. Я имею в виду азарт, с которым вступаешь в бой с заведомо сильнейшим противником, и то состояние нервной системы, сознания и подсознания, которое позволяет не обдумывать действий, но производить их как бы автоматически, словно весь ход событий известен тебе заранее, и ты действуешь даже не одновременно с противником, но упреждаешь его, непонятным образом побеждая инерцию своего тела, как бы это ни противоречило общепринятым и теории, и практике. Это своего рода боевое вдохновение, но куда более сильное, чем обычно представляется.

* * *

Именно в таком состоянии находился я, когда преграждавшая мне путь плита растаяла и я шагнул вперед, миновал то место, где глыба только что находилась, и остановился, едва не упершись в то, что на расстоянии представлялось мне другой такой же плитой.

Но то не было камнем. Однако я еще не успел понять этого, как слабый свет, проникший сюда вместе со мною из Храма Глубины, исчез. Я невольно оглянулся и понял, что пропустившая меня преграда вновь восстановилась. На всякий случай я коснулся ее рукой. Камень был на месте.

Вероятно, это означало, что отсюда можно было двигаться только вперед. Конечно, формула Выхода по-прежнему прочно сидела в моей памяти. Но не для того шел я сюда, чтобы сразу же попроситься обратно, словно ребенок, испугавшийся темноты.

Предстояло, видимо, обождать, пока не сработает какая-то система и мне не откроют путь дальше. Я готов был ждать, сколько потребуется. Это не вызывало во мне по-прежнему никакого страха.

Но, видимо, спокойное ожидание было не для этих мест.