– Отчего он умер? – бесстрастно поинтересовался Джем, пожирая глазами покойного.
– Сердечный приступ…
– Ах, да! Конечно, что же ещё… – и с этими словами Джем, поискав, взял с металлической подставки у стены острую хирургическую железяку и… отрезал любимому дядюшке палец.
– Рехнулся?! – воскликнула я.
Неужели он после всего повредился умом? Наверное, тот лекарь слишком сильно стукнул его головой об пол.
– Не тащить же мне его в город целиком – я отвезу туда палец… – глаза у Джема сделались белые, как у пьяного, и он сунул обрубок пальца чуть мне не в лицо: – Я обещал тебе остров, помнишь?.. Это золотой ключик, детка! Ключик от ларчика, набитого деньгами!
Он вертел кусок мертвой плоти перед глазами, что-то напевая, и пританцовывал. Я нечаянно взглянула на Очкарика и поразилась: тот смотрел на него с мрачной гадливостью, а потом вдруг цвиркнул слюной ему на ботинок.
Джем мгновенно протрезвел и набычился, раздувая ноздри:
– Ну, ты!.. – и стал медленно надвигаться на обидчика, а тот молча стоял и ждал, сжав кулаки.
Не знаю, чем бы закончилась назревавшая ссора, но в этот миг массивная входная дверь морозильника захлопнулась с оглушительным грохотом: доктор Редж предпочел покинуть наше общество по-английски – не попрощавшись.
Сквозь маленькие отверстия в стене в камеру хлынул белый дым – хладагент, и Очкарик расхохотался:
– Похоже, наши с дядюшкой шансы уравнялись! – но это был нервный смех.
Джем помрачнел и кинулся на дверь с кулаками, он рычал и выкрикивал ругательства, а мы молча наблюдали за его истерикой. Разбив кулаки в кровь, он выдохся и сполз по двери на пол, да так и остался сидеть, привалившись к ней спиной и уткнув голову в колени. Мы с Очкариком переглянулись и уселись у противоположной стены.
Становилось все холоднее, но двигаться не хотелось – не было сил. Джем закрыл глаза и стал биться затылком об дверь – упрямо и методично. Я впала в равнодушное тупое оцепенение. Хотелось только спать и ни о чем не думать, но мешал этот стук.
– Хорошо, если он просто хочет сделать из нас мороженую ветчину… – вполголоса пробормотал Очкарик.
Когда я переварила его фразу, а ушло на это немало времени, моя сонливость мигом улетучилась.
Его опасения подтвердились слишком быстро: дверь отъехала в сторону, и нам представилось потрясающее зрелище – сэр Головастик Великолепный и вся его кодла. На заднем плане возбужденно подпрыгивал главный виновник торжества, незаслуженно оттёртый могучими плечами в сторонку. Мороженая ветчина, судя по их сияющим лицам, отменялась – из нас собирались приготовить рагу.
***
Головастик медленно оглядел нас. На нём был прекрасно пошитый смокинг, воротник шелковой белой рубашки украшал галстук-бабочка, безупречно выглаженные брюки и отменно начищенные ботинки были под стать всему остальному. Его челядинцы выглядели примерно так же, и я даже почувствовала к себе некоторое уважение: надо же, как разоделись ради нас! Я, конечно, понимала, что на самом деле звонок доктора Реджа выдернул их с какой-нибудь вечеринки, но всё-таки это как-то скрашивало тяжесть момента. Единственными аксессуарами, портившими все впечатление, были автоматы, торчавшие у них в руках, – но это уже дело вкуса.
Джема выволокли наружу первым и скрутили ему руки, затем – Очкарика, и тут же расколотили об пол предмет его гордости – очки, а потом они расступились с противными ухмылками на лицах, и я увидела Красавца. Его уже успели подштопать, но, конечно, мой «автограф» был очень заметен. Не скажу, чтобы это ему шло, но теперь зато на него не клюнут всякие глупышки… Я мстительно надеялась, что порез достаточно глубокий и искусство доктора Реджа ему не поможет. Уголком рта он прошипел какое-то ругательство и я поняла, что изуродованная половина его лица парализована.
Он вытянул свою ручищу и за волосы выволок меня наружу. Его дружки расступились в предвкушении занимательного представления. Он швырнул меня на пол и успел ударить ногой в лицо, прежде, чем Очкарик, вырвавшись, бросился на него. Остальные растерялись или нарочно не торопились, и мой защитник ухитрился провести свинг левой, сведя на нет все труды косметологов над лицом противника. Тут они набросились на него всем скопом и несомненно убили бы, но среди ожесточенного сопения и хаканья вдруг прозвучал негромкий и властный голос:
– Они все нужны мне живыми, придурки…
У меня перед глазами вспыхивали и гасли разноцветные круги и пятна, и сквозь них я смутно разглядела смуглого черноволосого человека, горбоносого и бровастого. Эти шакалы неохотно, но почти мгновенно подчинились ему.
Лицо Очкарика было залито кровью, он вытер глаза и, тяжело поднявшись на ноги, протянул мне руку, помогая встать. У меня кружилась голова, и я прижалась к нему в поисках опоры, а он всё приговаривал, поддерживая меня за плечи:
– Не бойся… не бойся…