Наследники Дерсу. Пасека

– Тяжёл у меня двухкорпусной улей, центнер будет, – задумчиво проговорил Николай Тихонович. – Прицеп бы иметь большой, чтоб корпуса с печатными рамками из тайги домой сейчас вывозить, в омшанике попрятать от чужих пчёл, чтоб не разворовали соседские. И от мышей упаковать в корпусах надо. За всем хозяйством глаз да глаз нужен. Да только кто ж разрешит в тайге на государственной земле частнику омшаник и зимовье строить? Я в лесхозе лесником работал, знаю. Совхозу можно, а нам – нет.

– Землю в аренду бы взять: не для себя стараемся, о здоровье людей печёмся.

– Не дадут. В тайге любой пасечник для власти браконьер, – насупился Николай Тихонович.

– Ну, допустим, дадут нам место, – рассуждал Фёдор, – а жить в тайге я всё равно не смогу. Вот только терять дружбу с Агильдиным не надо, он лесничим станет, а там и я в лесники подамся, мне тайга ближе, чем в дальние рейсы ездить. Лесник свою пасеку где захочет, там и поставит. Друг у меня на совхозной пасеке работает, попробую раздобыть Сергею рои, задобрить его надо… И ещё о том думаю, как совместить, чтобы и во Владивостоке на базаре зимой мёдом торговать, и в тайге капканы ставить?

– Пока жил на кордоне в Лесном – горя не знал. Всё под рукой. Пчёл возить не надо. А теперь я в думках, глазами бы всё переделал, да рук не хватает, – пожаловался Николай Тихонович. – Ты вот что, Федя, машины мне пригони, не стану я ждать, когда тут липа отцветёт, пожалуй, подамся я один на берег моря со своими пчёлками. И помощников найди улья грузить, вдвоём не справимся, тяжёлые слишком. А ты как хочешь: или со мной сейчас, или позже ко мне переедешь.

Медовый аромат лип струился над пасекой, смешивался с прохладой ручья, ароматом скошенной и увядающей травы между рядами уликов, колыхался, обдавая то теплом, то прохладой, и, поднявшись над тайгой, вносил свою струю в цветущее лето.

По пальцам Сергея ползали пчёлы, но он не обращал на них внимания. Наклонившись над ульем, он искал матку. Подошёл Фёдор:

– Слабые у тебя пчёлы, – кивнул он на улей, – мои роиться собрались, делить после липы буду. Ты задави старую матку – пчела как зверь начнёт мёд таскать, в зиму они себе новую вырастят. Да и маловато у тебя ульев, надо хотя бы штук двадцать иметь. Я тебе могу отводков пять после липы подарить, ты только сам улья купи старенькие у дедов подешевле, а зимой новые смастеришь.

«К чему бы это? – насторожился Сергей. – Ведёт себя, словно ничего не произошло! Мы ружьё испортили, а он по-дружески помочь хочет! Вину загладить? После выстрела в Петра Ивановича о какой дружбе может идти речь? С другой стороны, конечно, увеличить пасеку не помешало бы, но деньги должны быть заработаны своим трудом. Такую жену, как Лена, ещё поискать надо, и хочется, конечно, чтобы она и мои дети ни в чём не нуждались».

Сергей закрыл потолочину улья.

– Спасибо, конечно, за заботу. Отводки могу купить, семьи у тебя сильные, здоровые, это правда.

– Есть ещё у меня одна думка: давай-ка съездим на совхозную пасеку, там рои в тайгу улетают, не успевает пчеловод собирать их. От кого тебе помощи ждать? Учись сам делать большие деньги. Как говорят? Маракуй почаще, милый мой дружок, будет и в кармане крепкий табачок! – деланно улыбнулся, похлопывая Сергея по плечу.

– Так за рои заплатить надо.

– Кому? Совхозу? Там мой одноклассник, договоримся, пару бутылок водки привезём. Всё вокруг советское, всё вокруг моё! Значит, и твоё тоже. Пчёл-то в тайге ловить будем, а не из ульев вытаскивать с рамками. Рамки – это воровство, а рой – нет. Дело тебе говорю.

Сергею стало понятно, что Федька с Николаем хотят втянуть его в свою компанию, задарить роями, обеспечить ему благополучие, чтоб был он век им обязан и стал таким же лесным разбойником и «купи-продай», только в государственном мундире лесничего…

– Спасибо, Федя, – миролюбиво и твёрдо ответил Сергей. – На территории совхозной пасеки я не появлюсь, мне такая слава не нужна.

– Ну, поступай, как знаешь, а я съезжу, привезу себе по случаю.

В селе Каменка Фёдор остановил свой старенький «Запорожец» у магазина, купил две бутылки водки, довольный, с оттяжкой хлопнул дверцей.

«Вот так-то лучше, – рассуждал он по дороге, направляясь к знакомому пчеловоду. – С неё, с русской водочки, вся житейская дипломатия и начинается. Украсть у людей мне вера не позволяет. Рой улетел в тайгу, не нашёл дупло – вот и пропал. А если я его с дерева снял? Какое это воровство?»

За поворотом лесной дороги он увидел прибитую к дереву табличку «Посторонним въезд запрещён». В траве на обочине стоял тяжёлый мотоцикл «Урал» с коляской.

Фёдор оставил «Запорожец» на дороге, прихватил водку и направился к пчеловоду, крепкому молодому мужчине в белом халате и накомарнике. Дымил дымокур, разгоняя мошку.

Пасечник сидел в тени беседки, о чём-то задумавшись. На столе – бутылка российской водки, стеклянная банка с красной икрой, свежего засола сима, кусочки хлеба на тарелке, чайник с двумя кружками.

– Здорово, Илья! Смотрю, к тебе очередь, как к министру! – запел Фёдор, умилённо глядя в голубые глаза земляка.