Наследники господина Чамберса

«Никто еще доныне не начинал столь великого дела или, по крайней мере, никто не мог довести его до конца… Большинство трудов этого рода появилось в предшествующем веке, и они не были в полном пренебрежении. Считалось, что если они и не очень талантливы, то, по крайней мере, свидетельствуют о трудолюбии и знаниях. Но что могли бы значить для нас эти энциклопедии? Какой прогресс совершили с тех пор науки и искусства! Сколько ныне открыто истин, которые тогда и не снились! Истинная философия была в колыбели; геометрия бесконечного еще не существовала; экспериментальная физика едва появилась; диалектики не было вовсе; отсутствовал критический подход к источникам. Декарт, Бойль, Гюйгенс, Ньютон, Лейбниц, Бернулли, Локк, Бейль, Паскаль, Корнель, Расин и другие либо еще не существовали на свете, либо еще не писали. Дух исследования и соревнования не воодушевлял ученых; дух точности и метода еще не подчинил себе различные виды литературы…»

Он пишет и пишет, словно сидит в своем кабинете среди фолиантов. И теперь он уверен, абсолютно уверен, что скоро выйдет отсюда — ведь его «Энциклопедия» должна жить, а без него кто же организует ее и двинет вперед?..

Многоопытный господин Беррие просчитался: не удалось ему сгноить литератора Дидро, этого «чрезвычайно опасного преступника» в башне Карла V.

Едва в столице узнали об аресте Дидро, как поднялась шумиха, поистине невиданная и небывалая. Тысячи писем, требований, протестов полетели в адрес министра.

Вольтер, в то время пользовавшийся известным влиянием в придворных кругах, нажал на все пружины во всех возможных инстанциях.

Анна-Туанетта бегала по приемным и собирала подписи.

На улицах раздавались крики:

— Свободу Дидро!..

Всполошились издатели. В своем ходатайстве на имя министра Лебретон писал:

«…Этот труд, который должен нам стоить, по крайней мере, двести пятьдесят тысяч ливров, на пороге катастрофы. Дидро — единственный литератор, которого мы признали способным вести «Энциклопедию», поэтому мы и назначили его главным руководителем всего предприятия. Мы надеемся, что Ваше Сиятельство войдет в наше положение и прикажет освободить его».

Вся эта тяжелая артиллерия, действуя дружно и одновременно, не могла не пробить бреши в толще оградительных стен Венсенна. Его сиятельство вызвал Беррие и совещался с ним. Было принято соломоново решение: спустить дело на тормозах. А для начала — облегчить положение узника.

Прошло около месяца со дня водворения Дени в тюрьму. Он не унывал, напротив, все более погружаясь в свои писания и мысли, словно жил вне времени и пространства. И вот наступил день, когда тюремщик сказал ему:

— Сударь, хочу вас поздравить.

— С чем? — промямлил Дидро, занятый своими заботами.

— Вас переводят из башни в замок.

— А-а…

— Вы будете жить как король.

— Вот оно что…

— Гулять по парку.

— Гм…

— Отныне вам разрешено принимать ваших родственников и друзей.

— О!..

— И вы получите ваши бумаги и книги.

Вскоре Дидро понял, что недооценил перспектив. Действительно, жизнь его изменилась. Он получил сухую и достаточно просторную комнату с большими окнами и сносной мебелью. На его столе лежали бумага и перья. И при этом он мог гулять сколько хотел!..

Когда он первый раз вышел в парк, у него закружилась голова. Сияло солнце, пели птицы, деревья широко раскинули свои кроны. Жизнь была прекрасна!..

Но кто это там, в глубине деревьев? Конечно же, верная Нанета! А вдали скромно дожидается щуплый человек в голубом костюме. Да это же Даламбер!..

Даламбер принес радостную весть. Задуманная ими «Энциклопедия» вызывает всеобщий интерес. О ней только и говорят в салонах. Уже появляются будущие сотрудники — многие предлагают знания и помощь, — и не хватает лишь главного редактора, чтобы дать смотр своим солдатам!..

Руссо навещал своего друга три раза в неделю. Он шел пешком из Парижа, по жаре и пыли. Первая встреча была трогательной и осталась в памяти тех, кто ее видел.

Жан Жак, упав в объятия Дени, рыдал, как ребенок, омывая слезами камзол арестанта. Задыхаясь от волнения и восторга, он изливал другу свои чувства, свою душу…

Во время одного из следующих свиданий, при котором присутствовал также и Даламбер, произошел разговор, имевший весьма большие последствия.

В тот день Руссо был возбужден сверх меры. Он рассказал Дени, что с ним случилось на пути в Венсенн.

Поскольку от Парижа до Венсенна расстояние не слишком короткое, Жан Жак всегда отдыхал по дороге и с этой целью брал с собою газеты. Вот и сегодня, сделав привал, он развернул свежий номер «Меркюр де Франс». Машинально перелистывая страницы, он увидел объявление Дижонской академии о конкурсе на приз морали. Тема конкурса была: «Влияние наук и искусства на нравы».

— Так вот, друг мой, — продолжал Руссо, — едва про^ читал я эти слова, голова моя закружилась, сердце стало биться сильнее, и я без чувств упал на траву. Очнулся весь в слезах. Мир как будто осветился для меня новым светом…,

— Что же вас так поразило? — спросил Дидро.

— А то, что я понял: я могу и должен написать конкурсную работу на эту тему! Я просто обязан это сделать!