Наследники господина Чамберса

— Прекрасно. Но какой же ответ вы намерены дать?

— Догадайтесь сами.

— Уже догадался. Каждый человек заявил бы, что науки и искусство благотворно влияют на нравы. Но это был бы банальный ответ. Следовательно, Жан Жак Руссо выскажется в противоположном смысле!

•— О, вы абсолютно правы. И что вы скажете мне на это?

'— Что одобряю и много жду от вашей работы.

Когда Жан Жак, пошатываясь словно пьяный, покинул Венсенн, Дидро заметил Даламберу:

— У этого человека колоссальные внутренние ресурсы. Мощь его духа непреоборима. Жаль, что он расстанется с нами.

— Вы так думаете?

— Я всегда боялся этого, а сегодня в этом уверен. Он пойдет своей дорогой.

23 октября министр Даржансон, не имея сил дольше противиться общественному давлению, распорядился освободить главного редактора «Энциклопедии». Но освободили Дидро только 3 ноября. Больше трех месяцев просидел он в Венсенне.

И выходил оттуда еще более собранным, целеустремленным, упорным, чем был до этого.

Молодость его осталась позади. Он полностью сложился как человек и мыслитель. Он уже разрабатывал свой «Проспект», и это был не только проспект «Энциклопедии», но и проспект всей его дальнейшей жизни. Последние иллюзии рассеялись. Слишком тяжела и неприглядна была окружающая действительность — она звала на борьбу.

Дени понимал, что борьба будет трудной, жестокой и совершенно непосильной для одного. Но он уже был не один. Он видел, что его окружают единомышленники, люди, пришедшие к нему на помощь в трудную минуту, люди, бок о бок с которыми он сможет честно пройти свой путь.

Часть II ЛЮДИ XVIII ВЕКА

1. ВЕК ПРОСВЕЩЕНИЯ

Трудно найти в истории Франции время более мрачное, нежели начало XVIII века.

Страной все еще правил престарелый король Людовик XIV, по-прежнему властный и более чем когда-либо мнительный и капризный. Создатель Версаля, некогда величавший себя «королем-солнцем», ныне, попав в руки иезуитов и ханжи-фаворитки мадам Ментенон, черный цвет предпочитал всем другим; и Франция, опозоренная неудачными войнами, разоренная солдатскими постоями, ограбленная жадными интендантами, словно оделась в траур.

1713 год — год рождения Дидро — ознаменовался полным крахом политики «короля-солнца»: монархия была вынуждена официально объявить о банкротстве. Государственные расходы более чем в пять раз превышали доходы. Закрывались цехи и мануфактуры. Тысячи крестьян' в деревнях и ремесленников в городах были обречены на голодную смерть. «Во Франции, — писал современный наблюдатель, — семь миллионов человек живут исключительно милостыней, а двенадцать — не в состоянии милостыню подать». Разумеется, подобные мысли нельзя было высказывать вслух. Общественное мнение молчало: никто не хотел по тайному королевскому приказу исчезнуть в Бастилии.

И вдруг 1 сентября 1715 года случилось долгожданное.

В восемь часов тридцать минут утра, выйдя на балкон Версальского замка, главный камергер двора герцог Бульонский громким голосом произнес:

— Король Людовик XIV умер. Да здравствует король Людовик XV!

Что тут началось!..

Трудно описать всеобщее ликование, волнами перекатившееся из Версаля в Париж. Толпы празднично одетого народа собирались в парках и на бульварах, люди обнимались и поздравляли друг друга. Из открытых дверей кафе и окон домов слышались песни и крики восторга. Даже во многих церквах по требованию прихожан читали благодарственные молитвы за то, что бог прибрал короля…

Не один Париж, вся Франция сбросила траур.

Французы, казалось, с ума сходили от счастья, расставшись с «королем-солнцем»…

«Король умер — да здравствует король»…

Древняя сакральная формула, пытавшаяся доказать, что монархия живет вечно, меняются лишь носители верховной, богом данной власти.

Но сегодня в эту фразу вкладывали совсем иной смысл.

Умер ненавистный, жадный, жестокий, всем опостылевший тиран. Значит, уже хорошо. Возможны перемены. В нынешней ситуации наверняка. Ведь Людовик XV еще ребенок, а регентом при нем должен стать Филипп Орлеанский.

Вот ему-то, Филиппу Орлеанскому, и аплодировала вся страна.

Герцог Орлеанский, дальний родственник нового короля, слыл либералом и другом философов. Он покровительствовал науке, литературе и искусству. Когда-то он даже публично продемонстрировал свое несогласие с политикой Людовика XIV и вследствие этого находился в опале.

Теперь от него ждали общего изменения правительственного курса. Ждали реформ. Ждали облегчения беспросветно тяжелой жизни.

Конечно, это были напрасные ожидания.

Прошло короткое время, и стало очевидно, что никаких изменений не будет: попав в тиски хронического безденежья, регент и думать забыл о реформах.

Кризис абсолютизма углублялся.

А когда, после ранней смерти регента, к власти пришел глубоко развращенный Людовик XV, многие поняли, что время царствования его прадеда было отнюдь не самой скверной эпохой в жизни Франции…