Наследники господина Чамберса

Дидро здоровается с другими гостями. Из них знаком ему только один — аббат Гальяни, завсегдатай салона Гольбаха, остроумец и неутомимый рассказчик. Даму с красивыми глазами представляют как госпожу Сент-Обен, мужчину, чрезвычайно высокого, худого и сморщенного, называют… Нет* Дидро не уловил его имени даже со второго раза.

— Чего там, — смеется мадам Дэн, — имени этого шотландца не выговорить натощак, а потому зовите его, как все мы зовем, попросту «дядюшка Уп». Он хирург и очень славный человек.

Дидро раскланялся с дядюшкой Упом, и все сели к столу.

Ну и кудесник этот Гольбах! Как он умеет накормить! И в Париже, во дворце короля, не отведаешь таких яств, которые здесь подают…

Дидро случайно переводит взгляд на окно и снова видит рабочих, трамбующих дорожки. * *

Его аппетит как-то сразу пропадает. ' (‘

…После обеда барон отправляется часок соснуть, дамы предаются чаепитию и светской болтовне, Дидро же снова поднимается к себе.

До трех он работает. Записывает мысли, вдруг пришедшие в голову.

Снова входит барон.

На этот раз он не собирается оставлять Дидро в покое,

— Что с вами, мой друг? Почему такая мрачность и ничего не ели за обедом?..

Дидро молчит.

Барон заглядывает через его плечо в только что исписанный лист бумаги.

— Ба, какие мысли! К чему столь отвлеченная философия? Она лишь наводит на грустные размышления. А нам они теперь ни к чему. Впереди бои, мой друг, вы знаете это лучше меня. Поэтому сегодня будем отдыхать и собираться с силами. Кстати, вам известно, сколько сейчас времени? Без десяти четыре. Так вот, немедленно бросайте все это и собирайтесь: пора на свежий воздух!

Пленительны прогулки в Гранвале.

Какие здесь окрестности! Сколько красоты и покоя!

Четверо мужчин берут трости и отправляются. Они проходят поля, зеленую рощу, спускаются к реке. Но прогулка, сколь ни была бы она занимательна, не поглощает их полностью. Они используют ее для обмена мыслями, для продолжения и завершения той работы, которая началась у каждого в тиши кабинета.

— Какой чудесный день! — восклицает Гальяни. — Посмотришь кругом, как все прекрасно и целесообразно в природе, и невольно задумаешься о всемогуществе творца…

— Ну, положим, — тут же парирует Гольбах, — когда я вижу, как эта стрекоза пожирает гусеницу, я начинаю сомневаться в целесообразности всего сущего. А что касается творца… Да при чем же здесь, собственно, творец? И что он сотворил? Разве не кажется вам, что все движется по законам, созданным природой, то есть возникшим из себя самих?

— Возникших из себя самих, — задумчиво повторяет Гальяни. — Да, возможно, и так. Движение, вечное движение, и ничего больше. Но тогда мне становится страшно: как же быть со справедливостью? И притом ведь кто-то должен был дать первый толчок?

— Ах, первый толчок, — подхватывает Дидро. — Помилуйте, ведь это стало банальностью. Наш друг барон абсолютно прав — зачем толкать то, что находится в вечном движении? На ваши поиски справедливости хорошо отвечает его же пример со стрекозой й Гусеницей. А если вам кажется страшной извечность движения, то мне еще более страшен ют затхлый покой, который пытаются обосновать наши почтенные теологи. Мне более страшен ваш пресловутый «загробный мир», чем то «ничто», которое меня ожидает…

Дядюшка Уп воздерживается от вступления в спор. Он просто слушает, и слушает с видимым интересом.

Путешественники бродят близ вспаханных полей, заводят дружеские беседы с крестьянами, расспрашивают их, делятся своими прогнозами относительно урожая года.

Они возвращаются домой только после захода солнца, когда становится прохладно и темно.

Вечером неизменный пикет.

Дидро играет азартно и большей частью проигрывает. Барон хорохорится и стремится показать себя мастером карточной игры, но играет плохо, еще хуже, чем Дидро. Зато много каламбурит и шутит.

Партию прерывает ужин.

За ужином и после него — снова разговоры. И опять па «вечные» темы.

— Вы слышали о Сен-Жермене? — спрашивает Дидро. — Уверяют, будто ему уже сто шестьдесят, а выглядит он точно юноша!

— Еще бы, — смеется Гольбах, — ведь он омолаживается сразу же, как чувствует, что постарел!

— Говорят, что, зная, как помолодеть на один час, — продолжает Дидро, — он может удвоить дозу, помолодеть на год, на десять лет и, идя дальше в этом направлении, дойти до детства и даже до небытия!

— Если бы я вернулся в небытие, меня никакие силы не вытащили бы оттуда, — мрачно проворчал дядюшка Уп.

Все расхохотались.

— Не будем спешить в небытие, — сказал Гольбах, — оно все равно нас не минет.

— По существу, — заметил Дидро, — небытие и жизнь — разные стороны одного и того же, причем небытие — одна из стадий жизни. То, что живет, всегда жило и всегда будет жить. Единственное различие между жизнью и смертью в том, что в данный момент я живу целиком, а через двадцать лет буду жить растворившись, раздробившись на молекулы.

— Да, это так, — резюмировал Гольбах. — В природе ничто не пропадает.

Спорщик Гальяни молчал. У него не было настроения спорить, да и где ему было меряться силами с такими противниками!

К разговору подключились дамы.