— Лучшие лазутчики Карнеоласа? — горько усмехнулась Акме. — Лучшие лазутчики Карнеоласа — это атийцы, ушедшие с моим мужем. У тебя не осталось лучших лазутчиков, король, как не осталось лучшего и самого верного твоего товарища.
— Не осталось самого верного товарища, но у меня есть еще один, не менее верный, который не боится говорить правду в глаза, — ответил Арнил, пронзительно глядя на Акме. — Во всём Карнеоласе, на всём белом свете у меня нет людей, которые были бы мне настолько близки, насколько близки вы с Гаральдом. Я только что потерял своего сына, всегда относившегося ко мне как к отцу, а старший сын видит во мне, прежде всего короля, в политику которого стоит внести те или иные изменения, а моя королева помогает ему эти изменения продумать. Он не понимает меня и не понимает, как я могу быть обычным человеком при моем положении, ибо на его памяти я всегда был королем. Вы же знаете меня с самого начала пути. Ваше счастье — моё счастье. И нет мне радости, когда вы в горе.
— Но, тем не менее, ты позволил моим детям уйти в Заземлье, — тихо проговорила Акме, глядя на короля горящим осуждающим взором, взором дикой кошки, у которой отняли котят. — Ты всячески поощрял их, ты приглашал их в свой кабинет и ворковал им на ушко об увлекательности того путешествия, которое их ждёт. Ты выбирал самых несмышлёных, глупых и наивных из наших детей — Ишмерай и Акила. Ты позволил им вбить себе в голову, что они станут героями, чья слава затмит нашу славу по возвращении, что люди будут чтить их до конца дней, до конца дней мира, что слава о них не померкнет вовеки.
— И я поплатился за это, — жёстко ответил Арнил. — Жизнью своего сына, который был настолько влюблён в твою дочь, что ни за что не пожелал расстаться с ней.
— За свою глупость мы почему-то платим не собственными жизнями, а жизнями наших детей, — прорычала Акме, вскинув голову и закрыв глаза.
— Это и есть высшая мера наказания, — заметил Арнил, повернув голову к свету, и Акме заметила, как сверкнули серебряные волосы в поблекшей копне его золотых кудрей. А ведь он был еще довольно молод. — Пережить своих детей, увидеть их смерть.
Акме упрямо отвернулась к окну, зная, что она никогда не признает гибели своей семьи. Пусть об этом кричит каждый человек в Архее. Она сама обыщет каждый клочок Архея и Заземелья, пока не найдет их всех: Гаральда, Лорена, Атанаис, Ишмерай, Гаспара, Акила. Ибо все они были живы. Если бы все было иначе, она бы уже знала, ибо мир её рухнул бы, придавив и её своими обломками.
— Я отдам жизнь свою за каждый вдох своих детей… — прошептала Акме.
— А я отдам свою.
— Ты не имеешь на это право. Ты — король. Что будет с народом, если ты оставишь их?
— Все они останутся на попечении у моей жены и у моего старшего сына, — с тоской ответил король.
— И ты сможешь возложить всю ответственность за государство на Альварию? — прошептала Акме, мрачно усмехнувшись. — В таком случае Карнеолас падёт жертвой гражданской войны, и достойнейшие из твоих подданных покинут его земли.
Арнил пристально поглядел на нее и твердо ответил:
— Именно поэтому я редко допускал Альварию до государственных дел. Своим министрам я могу довериться больше, нежели ей. Гаральд не рассказывал тебе? После того, как отряд уехал в Заземелье, я написал завещание, где упомянул, что Дарон будет единолично править государством в случае моей смерти, а Марк будет править государством вслед за Дароном в случае смерти первого. Альварии я не оставил там места. Она — моя жена, мать моих сыновей, так пусть ею и остаётся.
— Полагаешь, Дарон будет хорошим королём?
— Лучшим, чем я. Мой отец не возлагал на меня надежд, не намеревался оставлять трон мне, редко удостаивал меня чести в передаче мудрости правления государством. Мой старший брат, Дарон, — вот была его единственная надежда. И за два дня я лишился и отца, и брата, и трон остался мне. А вместе с троном война, управление войском, потрепанная войной казна, недоверие советников, министров, подданных. Я учился на своих ошибках, но постарался дать и Дарону, и Марку столько, сколько мог, я указывал им на свои ошибки. Надеюсь, Дарон запомнил те уроки, которые я преподал ему, и не станет совершать тех ошибок, которые совершал я.
— Ты — прекрасный король, Арнил.
Акме улыбнулась, пожала его руку, вновь откинулась на спинку сидения и замолчала. Ей хотелось как следует всё обдумать.
В Кеос они приехали вечером, но даже поздний час не остановил советников короля, и они тотчас забросали его своими докладами и вопросами, стоило ему ступить на ступеньку лестницы. Но, выйдя из кареты, Акме сразу приметила нодримского посла. Он, седовласый, но еще не слишком старый, всегда любезный и чрезвычайно приятный в обхождении человек, нервно переминался с ноги на ногу.
— Ваша Светлость! — выдохнул он, когда она приблизилась к нему.
— Ваше Превосходительство, — холодно произнесла Акме.
— Позвольте мне поздравить вас с победой…