Наследники Шамаша. Рассвет над пеплом

— Что? — затряслась Акме, думая о своем недавнем сне; ее голос сорвался в крик: — Что герцог, говори уже!..

— Во дворец пробрались демоны… — Горан говорил быстро и отрывисто. — Они ворвались ночью в его кабинет. Герцог погиб. Они разорвали его.

* * *

Акме мало что помнила из той ночи. Осознав то, что произнёс Горан, она поняла, что более не стоит на своих ногах, когда он подхватил её, падающую, и посадил в карету.

Она кричала, стонала, плакала, металась по карете, или сидела неподвижно, не веря.

«Гаральд… — думала она, трясясь. — Не мог погибнуть. Это ошибка. Это ложь. Это чья-то шутка!»

Акме не помнила, где они меняли лошадей. Она оцепенела, вдруг осознав, что если бы она была с Гаральдом, ничего бы не произошло.

Акме очнулась только через несколько часов, оттого что Горан легонько хлопал ее по щекам.

— Где мы? — выдохнула она.

— Меняем лошадей.

— Сколько ещё ехать до Кеоса?

— Не меньше недели.

Акме застонала и отчеканила:

— Скорость слишком мала, карета едет слишком медленно. Я поеду верхом.

— Нет, Ваша Светлость, вы не в состоянии ехать верхом. Прошу Вас, оставайтесь в карете…

— Пошли гонца, Горан… — выдохнула Акме, вновь задыхаясь. — Они не должны хоронить его, пока я… пока я…

— Я все сделаю, — заверил её Горан, и в глазах его мелькнула боль.

Гаральда больше не было, и Акме не могла поверить в это. Каждое воспоминание давалось ей с неистовым отчаянием. Единственный мужчина, которого она любила, погиб. И она наговорила ему столько жестоких слов и бросила его, не сказав самого главного: она любила его и тосковала.

Неужели теперь она никогда не сможет сказать ему этого? Неужели теперь она сможет только горевать на его могиле?

Эта неделя пути прошла как в бешеном тумане, полном страшных видений, рыданий, плача, ужаса и неописуемого горя.

На пути им более не попалось ни одного гонца, поэтому сведения о смерти Гаральда Алистера не подтверждались и не опровергались. Акме оставалось пребывать в глухой неизвестности.

Когда отчаяние одолевало ее, она начинала думать о том, что покончит с жизнью прямо на его могиле, что каждая следующая минута без него — мука, что она не должна и не желает более жить. Она бралась за стилет, который прятала в складках платья, глядела на него и клала на колени, в своем отчаянном безумии представляя то, как она будет расставаться с жизнью.

«Гаральд, я думала, что смогу без тебя, но я ошибалась… Я так чудовищно ошибалась!»

А когда вспоминала о сыне, то брала себя в руки и снова училась дышать.

После недельной поездки почти без еды, сна и солнца Акме умылась только, когда они меняли лошадей в маленькой деревне недалеко от Кеоса. Она обтёрла шею, терпеливо подождала, когда её спутники, измученные и напуганные, перекусят. Сама же к еде не притронулась. Ее стошнило, когда она пыталась проглотить кусок пирога несколько дней назад, пока атийцы меняли лошадей. Ее просто трясло, и она, выпрямившись, положив ладошки на колени, ждала, когда атийцы освежат свои силы.

Она задыхалась. Ей хотелось кричать. Ей хотелось умереть, вонзить себе нож в глотку.

«Сначала я увижу Гаральда… Живого или нет… Но я увижу его… Боже, не дай им похоронить его, пока я не приехала…»

Карета въехала на территорию кеосского дворца вечером. Солнце село, дворец был тих, и Акме накрыл ужас.

Она ворвалась во дворец, на ходу скидывая капюшон, перчатки, слыша, как гремит сердце и задыхается душа.

Акме кинулась к его покоям, но дверь оказалась заперта.

«Нет! Его нет в спальне, потому что его перевезли в другую комнату или в Атию. Только и всего. Его еще не похоронили… Что я говорю?! Он не умер!»

Акме, задыхаясь, сглатывая слезы и сбивчивые рыдания, понеслась в его кабинет, рассчитывая найти там хоть кого-то, кто смог бы сказать ей, куда увезли ее мужа, живого или мертвого. Сердце остановилось, когда она увидела эту дверь. Она мучительно застонала. Из-под щели лился свет. В кабинете кто-то был. Должно быть, капитан Гайре или даже король.

Герцогиня, готовясь услышать самый худший ответ, на слабых ногах подошла к кабинету, трясущейся рукой взялась за ручку, без стука открыла дверь и тихо вскрикнула.

За столом сидел сам герцог Атии с перевязанной рукой, с пером в здоровой руке, невозмутимо шурша бумагами и быстро что-то записывая. Увидев Акме, трясущуюся, измученную, бледную, всклокоченную, тяжело дышавшую, с залитым слезами лицом, он застыл, и на лице его отразилось что-то, чего она не смогла прочитать. Боль? Радость? Гнев? Разочарование? Обида?

— Акме? — удивленно, холодно произнес он, и в его голосе послышался ядовитый холод. — До меня доходили слухи, что ты в Полнхольде.

— Мне нап-писали, что ты п-погиб! — прошипела она, будучи не в силах вдохнуть воздуха. Она начинала задыхаться.

— Да, я был ранен. Не смертельно… Как видишь.

Акме покачнулась, будто пьяная, сползла по стене на пол и обессиленно разрыдалась. Она была измучена, слаба и теперь не могла найти в себе сил справиться с обуревавшими её чувствами.