Наследники Шамаша. Рассвет над пеплом

Вильхельмина Райнблумэ сверкала своими голубыми глазами и так, и эдак, оживленно разглядывая нового знакомого, столь же блистательного, сколь и она сама. Александр что-то спокойно ей говорил, а молодая дама весело журчала, обращаясь то к одному, то к другому.

Всегда холодный и серьёзный в обществе взгляд Александра ныне подернулся веселыми искрами. Полуулыбка его казалась самой восхитительной из всех. Голова его по-прежнему была высоко поднята, а глаза смотрели так опасно, что сердце молодой вдовы могло добровольно пойти к нему в рабство.

«Что ж, — подумала Ишмерай. — Получится красивая пара. С ее состоянием она может выбрать любого, кто ей по душе. А Элиас Садеган поднимется в местном обществе… — но настроение её вдруг испортилось, и она осознала, что не хочет, чтобы он так глядел на прекрасную вдову. — На самом деле он куда более знатен и богат, чем она…»

Ишмерай внимательно следила за Александром, подмечая каждую новую искру в его глазах. Она вспомнила, как он изображал влюблённость в Атанаис, как донимал её своими ухаживаниями, но здесь было что-то другое. Он не изобретал нового поведения, казалось, Вильхельмина Райнблумэ действительно понравилась ему.

После ужина, на котором Альжбета съела ещё меньше, чем обычно, девушка была предоставлена своим мыслям и ни с кем не заговаривала, ибо господин Бернхард и все Вайнхольды сидели далеко от неё. Бернхард говорил с Вильхельминой, которая бросала в молчаливого Элиаса Садегана жгучие взгляды, Мэйда ворковала со своим смазливым Гюнтером, и Альжбета решила незаметно улизнуть в свою комнату, как только большая часть гостей встанет из-за стола. Лейлин тоже была занята — прислуживала на званом ужине. Как не хватало её злого юмора сейчас! Но вдруг непременно все пожелали послушать, как поёт Мэйда Вайнхольд, и девочка поглядела на своего учителя с такой испуганной надеждой, что Ишмерай решила остаться и поддержать ученицу.

Все устроились поудобнее, девочка села за клавесин, дрожащими пальчиками проведя по клавишам. Мэйда поглядела через всю гостиную на Альжбету, которая стояла у окна. Учитель ободряюще ей кивнула и девочка, вздохнув, начала играть. Вильхельмина Райнблумэ проследила за взглядом Мэйды и очень внимательно поглядела на чужестранку, но без высокомерия, скорее, с любопытством. После она склонила к господину Бернхарду голову, и они зашептались.

Юная исполнительница волновалась несколько первых минут, но после позволила музыке унести её далеко из дома, и вскоре девочка уже качалась на волнах мелодии, кружась с ней в одном вихре. Голос её креп и наполнялся радостью. И радость эта передавалась слушателям.

Альжбета внимательно следила за публикой. Многие улыбались и порой тихо переговаривались, довольно глядя на очаровательную исполнительницу. Ханс Вайнхольд сиял и краснел от гордости, а Марта Вайнхольд часто поглядывала на Вильхельмину Райнблумэ и Элиаса Садегана. Прекрасная головка Вильхельмины часто поворачивалась к молодому мужчине, но и он обращал к ней свой тёмный взгляд.

После того как Мэйда с успехом справилась со своим выступлением, приняла восторженные рукоплескания и заняла место подле отца и матери, Вильхельмина Райнблумэ приподняла царственную голову и во всеуслышание молвила:

— До чего чудесная барышня растёт у вас, Ханс! Как хорошо она играет и поёт! Помню, перед моим отъездом в Венису она боялась инструмента.

— Это всё наша дорогая Альжбета, — тепло произнес Ханс, указав на юную учительницу, которая тотчас пожалела, что не ушла в свою комнату, когда у неё был случай сделать это незаметно.

Все обернулись к девушке, которой не оставалось ничего другого, как расправить плечи, приподнять голову и любезно улыбнуться.

— Альжбета? — удивленно произнесла Вильхельмина Райнблумэ, повернув к ней свою красивую голову. — Это вы научили Мэйду так ладно играть на клавесине?

— Я всего лишь подтолкнула её к обучению, — мягко отозвалась Альжбета с самой светлой улыбкой. — Все остальное за меня сделали усидчивость, желание и прилежание Мэйды.

— Вот как? — Вильхельмина Райнблумэ с интересом поглядела на Ишмерай и защебетала: — Стало быть, у Мэйды был скрытый талант к музицированию! Какой у вас приятный голосок, сударыня Камош! Если ученица поёт столь чудесно, полагаю, учитель поёт ничуть не хуже, — с этими словами она поглядела на господина Бернхарда, будто прося его доказать её слова.

И тот не поскупился на слова:

— Я никогда не слышал, чтобы кто-то пел так, как поет сударыня Камош. Ее голос проливается бальзамом на истерзанную душу.

«Если меня сейчас заставят петь…» — в ужасе подумала та.

— Раз так, то прошу вас, сударыня Камош, спойте нам! — лучезарно улыбнулась Вильхельмина Райнблумэ своей неотразимой хитрой улыбкой. — Я так люблю музыку!