Наследники Витовта. Династическая война в Великом княжестве Литовском в 30-е годы XV века

Отдельно стоит остановиться на проблеме волынских князей. Проблематичным в данном случае является происхождение этих князей и, соответственно, их владений. Богатое документальное наследство Волыни начиная с середины XV в. фиксирует многочисленные княжеские роды, но, к сожалению, по большей части неизвестно, что делали их представители в интересующий нас период, каково было их положение в обществе Великого княжества Литовского. По сути, сведения имеются лишь об Острожских, Сангушках и Несвицких. Все они располагали достаточно крупными владениями. Но если происхождение Сангушек от Федора Ольгердовича точно известно, то о происхождении Несвицких и (в меньшей степени) Острожских в литературе продолжаются дискуссии. Сто лет назад Оскар Халецкий в своем блестящем труде[328] сформулировал вывод о неместном происхождении волынских княжеских родов середины XV в. Однако версия происхождения Несвицких от Корибута, которой он придерживался, выглядит неубедительно[329]. По всей видимости, не Гедиминовичами, а Рюриковичами были и Острожские. Как бы то ни было, от кого бы ни происходили Острожские и Несвицкие, — они располагали крупными владениями и были тесно связаны с Волынью. Великие князья литовские, с одной стороны, стремились этим воспользоваться, назначая их старостами луцкими (Федор Данилович Острожский в конце XIV в.) и подольскими (Федько Несвицкий в 30-е годы XV в.), с другой — пытались упрочить их связи с государственным центром[330].

Весьма разнообразным было положение Рюриковичей в государствах Гедиминовичей. Друцкие, например, достигли вершин влияния на общегосударственном уровне, но это был исключительный случай. В лучшем случае Рюриковичи сохраняли за собой старые владения (которые нередко рассматривались как выслуги — так обстояло дело, например, с Вяземскими князьями) и получали новые, но вряд ли могли претендовать на что-то большее. Очень широким был диапазон их имущественного расслоения — от тех же Вяземских, обладавших атрибутами «полусуверенных» правителей (двором, войском, собиравших налоги) до каких-нибудь князей Мунчей, уже в 40–50-е годы XV в. получавших, судя по «Книге данин Казимира», очень скромные пожалования. Лишь князья Новосильские и Одоевские сохраняли суверенные права и строили отношения с великими князьями литовскими на договорной основе. При этом в первой трети XV в. они еще колебались между Литовским и Московским великими княжествами: их связи с Литвой упрочились лишь после смерти Василия I в 1425 г., когда они присягнули Витовту[331].

Наконец, были и такие князья, которые приезжали в ВКЛ из соседних земель; одни из них задерживались там надолго, как Глинские, имевшие татарские корни; другие — на более короткий срок, как Андрей Дмитриевич Дорогобужский из тверской ветви Рюриковичей или Ярослав, сын Владимира Андреевича. Этот факт весьма важен, поскольку показывает, что, даже несмотря на значительные общественные, политические, конфессиональные, этнические и культурные различия между Великим княжеством Литовским и Северо-Восточной Русью, оно не было для князей этого региона чем-то абсолютно чуждым, они искали там приюта в трудные для них моменты[332].

К этой группе примыкали князья литовского происхождения, которые спорадически участвовали в общегосударственных акциях (заключении договоров с Польшей и Тевтонским орденом). Сюда относятся князья Свирские[333] и Гедройцкие, а также некий Юрий Довговд и его сын Глеб. Их владения были чрезвычайно малы.