Наследники Витовта. Династическая война в Великом княжестве Литовском в 30-е годы XV века

В зависимости от фактического и правового положения различались права и обязанности разных категорий князей. Из докончаний Одоевских и Новосильских князей с Казимиром Ягеллоном выясняется, что они были обязаны уплачивать великому князю «полетнее», т. е. ежегодную плату[334]. От конца XIV в. сохранилось известие о выплате дани новгород-северским князем Дмитрием-Корибутом[335]. Это заставляет думать, что такие отношения существовали с князьями, получившими уделы от старших Гедиминовичей, и в конце XIV — первой трети XV в. Другой их обязанностью было участие в военных походах. На территории своих княжеств они обладали полусуверенными правами: жаловали и отбирали земли, располагали двором и т. д. Однако и сами великие князья, стремясь укрепить связи с этими землями, жаловали их жителям напрямую материальные ценности[336]. К сожалению, за XIV в. сохранились лишь отрывочные данные о распоряжении такими княжествами. Известно, что многие из них переходили по наследству, однако остается открытым вопрос, утверждалось ли (санкционировалось ли) такое наследование великим князем. По-видимому, без этого не обходилось: известно, что Кейстут перевел князя Патрикия с Городенского стола на какой-то другой[337]. Возможно, ситуация напоминала ту, что сложилась в XV в., когда удельный князь считал себя «отчичем» своего княжества, но его переход по наследству утверждался в Вильне[338]. Так, в начале 40-х годов Юрий Лугвеневич вспоминал, что после смерти его отца Свидригайло «записал» ему отцовское Мстиславское княжество[339].

Как видно из приведенных данных, «литовско-русские» князья действительно нередко лишались своих владений (или же пересмотру подвергался их статус) и поступали на службу к великому князю литовскому. Но Гедиминовичи, облеченные властью, всячески стремились сгладить этот процесс, — причем делал это не только Витовт, но и Ягайло, не заинтересованный в возникновении очагов нестабильности в своей «отчине» Великом княжестве Литовском. Правомерно ли вслед за Е. Сухоцким говорить о «деклассации» князей в 1386–1432 гг.? Чтобы об этом рассуждать, необходимо установить критерий принадлежности к данному «классу». Им, несомненно, является не владение теми или иными землями на «княжеском праве», а право рождения, дававшее княжеский титул (во всяком случае до XVI в., когда литовские магнаты начали получать титулы Священной Римской империи). Но утрата княжеского титула — это совершенно особая большая проблема, отличная от «деклассации» по Сухоцкому. Безземельные князья, вынужденные поступать на службу к своим «собратьям», — такая же реальность Великого княжества Литовского, как и государств Рюриковичей[340]. И Гедимин, и Ольгерд, и Кейстут, и Ягайло, и Витовт, создавая и ликвидируя уделы, перемещая князей между ними, руководствовались династическими соображениями — стремлением сохранить эти территории под своей верховной властью и обеспечить своих родственников материально. Поэтому в XIV в. княжеский престиж точно так же использовался для «государственных потребностей», как и в XV. В последнем случае такое использование усматривается в том, что князья появляются среди свидетелей межгосударственных договоров, выполняют почетные политические поручения (посольства) и «из вежливости» привлекаются к совещаниям великого князя[341]. Но само участие князей в заключении договоров с соседями ВКЛ — показатель их влияния, поскольку функция свидетелей состояла в том, чтобы гарантировать исполнение юридического содержания договора (разумеется, речь идет не о «представительстве» от князей «вообще», а о политическом весе конкретных носителей этого титула). Как историк XX в. мог установить роль князей в совещаниях с великим князем, особенно если эти совещания были закрытыми от посторонних, — остается загадкой. Словом, говорить о «деклассации» князей как некоей единой социальной группы в результате планомерных и целенаправленых действий литовских правителей неправомерно, тогда как ликвидация Витовтом крупных удельных княжеств в конце XIV в. сомнений не вызывает.

Остается вопрос: каким образом действие столь разнонаправленных интересов нескольких сторон сказалось на событиях 30-х годов XV в.? Ответить на этот вопрос можно будет лишь после тщательного изучения самих этих событий в свете приведенных данных, и это будет одним из итогов настоящего исследования.

На следующей ступеньке «военно-иерархической пирамиды» (по выражению украинской исследовательницы H. Н. Яковенко) стояли бояре. Этот термин проник в литовский язык из древнерусского, причем достаточно рано: уже в XIV в. источники, созданные на территории Тевтонского ордена, применительно к Литве передают его в форме Ьауоr, которая отражает литовское произношение (ср. в современном литовском языке bajoras — боярин, шляхтич, дворянин[342]. В ВКЛ XIV–XV вв. значение этого термина расширилось, он стал обозначать всех представителей слоя профессиональных воинов, соответствовавших западноевропейским рыцарям.