Наследники земли

План разработал отец, а дочь его приняла. Уго не напрасно подозревал, что грубые свирепые погонщики способны его убить, а ее изнасиловать: все это едва не сбылось во время ночного нападения. Отец убедил Мерсе, что они должны опередить злодеев, спровоцировать их, так они и поступили. И вот тот самый человек, который не сумел убить графа де Наварклес и его одноглазого слугу, только что зарезал двоих чужаков… И Уго ни в чем себя не винил, не чувствовал никаких угрызений: он убивал ради дочери и был готов все повторить, если потребуется. Если он когда-то убил человека ради Рехины, теперь ради Мерсе он убьет хоть тысячу погонщиков.

Отец с дочерью решили вернуться в лагерь, ведь третий погонщик наверняка уже приготовился защищать свою жизнь. Потом по его воплю они поняли, что погонщик обнаружил тело одного из своих друзей – того, кого звали Мартин; ему оставалось только найти труп Фелипе.

Они вернулись в лагерь, и, пока Уго обтирал о штанину кровь с ножа, бледность и дрожь Мерсе служили красноречивым упреком в трусости для остальных погонщиков и торговцев, все так же сидевших вокруг костра.

Уго без остановки чистил и полировал свой длинный нож. Его вручила Барча, когда узнала, что они отправляются в Арагон вместе с Мерсе. «Это нож непростой», – приговаривала мавританка, повторяя слова покойного Жауме, который гордился своей работой. Деревянная рукоятка была резная, ее изгибы подходили к очертаниям ладони. Старик утверждал, что это лучшая рукоять из всех, что он изготовил, поэтому не стал ее продавать и подыскал для нее хорошее лезвие.

Третий погонщик вернулся в лагерь быстрым, решительным шагом; лицо его пылало от ярости, в руке блестел кинжал.

– Ты убил двух моих товарищей, – с ходу обвинил он винодела.

Уго ничего не ответил. Ему больше не помогали ни темнота, ни внезапность, а погонщик казался таким огромным, могучим и определенно более опытным по части владения оружием, драк и перебранок.

– Он убил двух насильников.

Уго был поражен. Торговец, который в Вилафранке говорил ему об опасности, теперь заступил дорогу погонщику. И к нему сразу же подошли еще двое торговцев.

– Правда, – поддержал второй.

– Эти двое были настоящие подонки! – выкрикнул третий.

Уго прижал Мерсе к себе. Он уже понял, что ситуация переменилась: погонщик был один, он больше не входил в состав грозной троицы и остальные путники осмелились выступить против него. К тому же многие в лагере действительно приняли сторону отца с дочерью: ведь когда Уго отирал у костра лезвие ножа, на него взирали с восторгом и уважением.

– Ты намеревался обидеть эту девушку? – спросил еще один торговец, стоявший чуть в стороне от огня.

Погонщик был в замешательстве.

– Если так, ты заслуживаешь такой же кары, как и те двое, – подтвердили другие.

– Нет, – поколебавшись, ответил погонщик. – Я не намеревался ее ничем обидеть.

Прошло время, и дыхание Уго выровнялось, теперь он чувствовал, как на смену напряжению от ног по всему телу распространяется слабость. Тогда винодел снял переметную суму с мула, достал бурдюк и сделал большой глоток aqua vitae, а затем приложил бурдюк к губам дочери.

Мерсе, едва почуяв запах, отстранила напиток резким движением руки:

– Что вы делаете? Что это?

– Выпей чуть-чуть, – настаивал Уго.

– Но что это такое?

– Aqua vitae, – шепнул он.

– Как? Она же может вас убить! – Мерсе тоже понизила голос.

– Видишь – не убивает, – сказал Уго и в доказательство сделал еще один долгий глоток, а потом снова предложил дочери.

Мерсе попробовала, хотя и с опаской. Сделала небольшой глоток, но этого хватило, чтобы девушка закашлялась.

– Забе… – Мерсе икнула. – Заберите это, – выговорила она наконец.

Уго так и поступил, он был рад увидеть, что на лицо дочери вернулись краски и она перестала дрожать.

Отец с дочерью окончательно успокоились, когда третий погонщик отстал от каравана в Лериде, на полдороге между Барселоной и Сарагосой; оставшуюся часть пути до столицы Арагона они преодолели за несколько дней без всяких происшествий.

На постоялых дворах, где приходилось останавливаться, шпионы графа де Наварклес общались с путниками, чьи караваны шли из Сарагосы в Барселону, или же просто подсаживались за стол к хозяевам; так понемногу у них накапливалась информация о положении дел в Арагоне. Партии сторонников и противников графа Уржельского непрестанно сталкивались в жестоких битвах. В столице заправляли враги графа Уржельского. Архиепископ, его приближенные, судья королевства и подавляющее большинство городских советников противились коронации графа. На чьей же они стороне? Одни поддерживают француза, но многие уже склоняются на сторону кастильского инфанта – вот что рассказывали виноторговцу и его дочери.

– Но ведь он чужеземец, – шепнула Мерсе на ухо отцу во время одного из ужинов: она не могла оставаться равнодушной, если кто-то при ней выступал в поддержку инфанта Кастилии.

– Он чужеземец, – повторил Уго во весь голос, присваивая себе мнение дочери. – Он кастилец. Нет у него прав на трон графов Барселонских.