Наследники земли

Уго предпринял меры и отправился в замок викария, а затем в Городской Дом, где заседал Совет Ста. Ему стоило немалых усилий объясниться: дыхание учащалось, он от волнения начинал запинаться. Ни один из чиновников, слушавших его речи, кто апатично, а кто с насмешкой, не озаботился судьбой старой мавританки, посмевшей войти в христианский храм. Кроме того, все умывали руки, говоря, что дело относится к юрисдикции Церкви и церковники должны решать, когда состоится суд над вольноотпущенницей. «Не будут же ее держать взаперти, пока не умрет!» – отрезал один из писарей. Были и те, кто не скрывал бессильного гнева: «Судья Жоан Са Бастида все еще отлучен от церкви, и ему пришлось подать папе прошение об отмене приговора, которое подписали все советники Барселоны. Думаешь, у нас есть хоть малейшее влияние внутри тех стен?» И к кому бы Уго ни обращался, все отвечали ему одно и то же: «Иди к епископу».

– Не надо туда ходить, – возразила Катерина, – это территория Рехины. Кто может поручиться, что тебя сразу же не схватят? Не думаю, что кто-либо в Совете Ста может помочь. Это дело Церкви, а с ней никто не хочет связываться, – добавила русская. Уго кивнул. – Барча не позволила бы тебе пойти на такой риск, – заключила Катерина, чтобы развеять сомнения любимого.

Они посылали деньги на содержание мавританки и глубоко сожалели, что у них больше нет возможности передавать ей огненную воду. Уго с Катериной обсуждали это тысячу раз, но решиться не могли. Огненная вода была их тайной. Они не без оснований полагали, что кто-нибудь из рабов не сможет преодолеть любопытство и заглянет в бурдюк, в котором плещется какая-то жидкость, даже если им скажут, что это вино или настойка… Рабы не удержатся, это очевидно. А если не сказать, что внутри, любопытство тем более возобладает над благоразумием. Все пойдет прахом, если огненная вода попадет не в те руки. По городу пройдет слух о неизвестном напитке, и, может быть, люди подумают, что это колдовское зелье. Нет, риск слишком велик. И всякий раз, когда Уго думал об огненной воде, он подносил тыльную сторону ладони к губам, куда Барча поцеловала его, когда он принес ей в тюрьму первый бурдюк. Потом, на глазах у Катерины, которая дозволяла это, хотя и поджимала губы, залпом выпивал полную плошку вина. «За тебя, – говорил он, чуть приподнимая плошку, – упрямая мавританка!»

Но, несмотря на то что Барча сидела в темнице, а страх перед возможной местью Рехины был чрезвычайно силен, Уго и Катерина все-таки были счастливы. Они были здоровы, много зарабатывали и любили друг друга.

После рождения мальчика Мерсе утвердила свое высокое положение матери наследника графа де Наварклес и адмирала флота, а посему запрет на посещения дворца Уго и бывшей рабыней Катериной фактически был снят. Мерсе хотела, чтобы винодел тоже мог наслаждаться обществом внука. Уго не входил на этаж для знати, но всякий раз, когда он появлялся во дворце, а случалось это все чаще, Мерсе или кормилица приносили ему создание, запеленатое в шелк так старательно, что иногда было сложно разглядеть личико, украшенное родинкой Эстаньолов. Мерсе позволяла деду пеленать, качать и ласкать маленького Арнау, но кормилица, наоборот, гневно выхватывала у него младенца всякий раз, когда Уго пытался сделать нечто большее, чем просто взглянуть на него или заговорить смешным голосом.

– Когда ты была ребенком, я корчил те же рожицы, – признался Уго, когда Мерсе в очередной раз засмеялась, глядя на его гримасы. – А как только ты подрастешь, мы пойдем давить виноград, правда? – спрашивал Уго малыша, прижимая его к груди.

– До этого еще далеко, батюшка! Ему всего четыре месяца!

– Я знаю, но ты ведь разрешишь?

– Конечно. И если позволите, я пойду с вами. И мы будем давить виноград в нашем собственном винограднике.

– В графстве Наварклес?

– Нет! – воскликнула Мерсе. – Разумеется, нет. Здесь, в Барселоне. Как в детстве, помнишь?

– Я-то помню, но ты была совсем малышкой…

– Вы мне рассказывали, батюшка, вместе с… – Мерсе не хотела упоминать Барчу и прервала фразу тяжелым вздохом. – Я ее не забыла. Я почти убедила Герао выступить посредником… Но, как я уже сказала, у нас будет виноградник здесь, в Барселоне. Возможно, нам удастся заполучить тот, где росла вилаторта…

Уго склонил голову набок, прижав младенца к груди. Какой был чудесный виноград…

– Твой муж, – заметил Уго, – этого не одобрит.

– Не одобрит? Предоставь это мне. – Мерсе улыбнулась и подмигнула, немного приподняв грудь обеими руками, словно приготовилась к трудной работе.

В этом спонтанном жесте Уго различил черты новой Мерсе, которой он еще не знал. Материнство ее преобразило: укрепило красоту, успокоило дух и заострило ум. Эта Мерсе совершенно отличалась от той, что сопровождала его в Сарагосу! Теперь она правила и царствовала. Уго вспомнил то время, когда он служил виночерпием у графа, а его дочь была просто компаньонкой графини. Ныне многое изменилось – и Мерсе ходит по дворцу таким уверенным шагом, что даже камни во дворе подобострастно скрипят под ее ботинками.