Наследство в глухой провинции

– Нет, не Вирус. Тот для деликатных поручений использовался. Надо сказать, Лида Майстренко составила удивительно точный фоторобот. Его уже арестовали. Единственное для тебя утешение в том, что он действовал по своему почину – никаких таких распоряжений Далматов ему не давал. И не посмел бы дать. О том, что Олимпиада – любимая женщина самого Бойко, все местные знали… Но когда узнал и поздно было что-то менять, потребовал у своего «сподвижника»: «Делай что хочешь, но никто не должен узнать о твоей роли в гибели Олимпиады. Не то мы все будем замазаны». О том, что Бойко поедет его убивать, он, конечно, и подумать не мог.

– Надо же, когда я разговаривала с Бойко, он не показался мне безумным, – пробормотала я. – При чем же тогда Далматов?

– Он не признался Бойко, что знает убийцу, когда тот его об этом спрашивал. Слишком долго Жоре-Быку всё с рук сходило, вот он и почувствовал себя неуязвимым. Думал, ещё чуть-чуть – и он Александра Игнатовича свалит. Переоценил себя.

– Неужели это все из-за меня? – чуть не взвыла я.

– Конечно, нет, – снисходительно улыбнулся Федор. – Твоё появление оказалось всего лишь искрой, от которой взорвалась эта сгустившаяся атмосфера. Такое бывает…

Свою реакцию на рассказ Фёдора я озвучивать не стала. Не мне судить тётку. Случилось так, что первое мужское предательство – то, что другие женщины переживают как насморк и вспоминают с легкой ностальгией, – изломало жизнь Олимпиады и, вполне может быть, сыграло роль в отношениях с её будущим убийцей.

– Значит, теперь, когда «Антитеррор» дал дуба, мягко выражаясь, продавцов на рынках никто терроризировать не будет?

– Смеешься? Чтобы такое хлебное место пустовало!

– И ты так спокойно об этом говоришь?

– Не спокойно, моя дорогая, а с пониманием неизбежности. Чему бывать, того не миновать.

А с чего я взяла, что Михайловский такой уж идеалист? Ведь в этом случае он считает, что такая борьба – всё равно что бой с ветряными мельницами.

– Фу, мне это не нравится. Из Шахерезад я тебя увольняю как не справившегося. В арабских сказках всегда хороший конец.

– Просто арабские сказки заканчиваются, а нашим конца нет!

– «Здесь пора поставить точку, здесь у нас конец куплета» – как пели в «Небесных ласточках».

– Нет, Ларуня, никакая это не точка, а всего лишь запятая.

– Как, ты собираешься рассказать мне что-то ещё? – оживилась я. – Теперь о Бойко?

– Нет, теперь будешь рассказывать ты.

– Опять? Ну сколько можно! Фёдор, отстань! Я больше ничего не знаю.

– Этой истории, к которой каждый из нас так или иначе приложил руку, не хватает главного – начала.

– Ты имеешь в виду, с чего начал Бойко?

– Что ты заладила: Бойко да Бойко. Если бы он не умер, я бы подумал, что у меня есть повод для ревности… Ты можешь рассказать, как случилось, что твоя тётка приехала в эти края из большого южного города и прожила здесь всю свою жизнь вплоть до гибели в ледяной воде.

– Знаешь, Федя, я уже пыталась сегодня об этом вспомнить и кляла себя на чем свет стоит за то, что не проявила к этой истории здорового любопытства. Ведь отец при мне сколько раз упоминал тетю Липу, её поспешный отъезд и в связи с этим какого-то Мишку. Кажется, его фамилия была не то Васильев, не то Дмитриев, что-то типично русское…

– Не важно, фамилия меня не слишком интересует.

Рассказывай, что помнишь.

– Кажется, этот Мишка поступил с ней подло. Отец говорил именно так: этот подлец накануне свадьбы… Помню только, что они должны были пожениться на другой день после получения диплома. Олимпиада Киреева училась с женихом в одном институте, но на одном факультете или нет, я точно не знаю… А, вот ещё о чём говорил папа: «А Сашка, дурак, помчался за ней следом. Зря. Мы, Киреевы, однолюбы…»

– Это в самом деле так? – спросил Федор.

Я пожала плечами:

– Мама с папой двадцать восемь лет вместе живут. Вроде любят друг друга.

– Вроде! – передразнил он. – Надо же быть такой нелюбопытной.

– Но я не знала, что тетя Липа оставит мне наследство!

– Только поэтому её прошлым надо было интересоваться?

– А зачем тебе-то оно?

– Всякая история должна иметь начало и конец.

– Ты будто ученый рассуждаешь, а не затурканный мент.

– Пока, может, и не ученый, но собираюсь им стать.

– В каком смысле?

– В прямом. Я учусь в заочной аспирантуре в Москве.

– Ух ты!..

– А по тебе и не скажешь, – якобы за меня докончил он. И, не обращая внимания на мои протесты – я ведь вовсе так не думала, – строго спросил: – Что ты ещё мне не сказала, любимая?

Мои мысли Федор, к счастью, читать не умеет, но догадывается о большинстве из них.

– Просто не успела, – призналась я, соображая, что стоит ему рассказать, а чего не стоит. – Шувалов сказал, что я вполне могу отказаться… В общем, Бойко завещал мне один из своих магазинов.

Федор не вскочил, не возмутился, не стал метать в меня громы и молнии, а лишь откинул голову на спинку кресла и задумчиво поскреб подбородок.

И сказал совсем не то, что я от него ожидала услышать:

– Какие там арабские сказки мы всё время поминаем. Тут у самих что ни день…