– Все просто. Вдохновение должно быть внутри. А не вовне. Но это неважно… Постараюсь не тратить много вашего времени. Но пообещайте, что не будете перебивать меня.
– Хорошо. Я слушаю.
– Боюсь, что я виноват перед вами. Скорее всего, вы арестуете меня. Но я очень хочу рассказать всё.
Вениамин перестал осматривать помещение, переведя взгляд на Первороднова. Прищурившись, он подошел к одной из табуреток, и уселся на неё. В его мыслях автоматически пролетело воспоминание, что оружие во внутренней кобуре было заряжено, но патрон в патронник не загнан. Также пистолет был поставлен на предохранитель. В случае возможной опасности нельзя было медлить.
Тем не менее перебивать рассказчика Вениамин не стал.
– Посмотрите на мое лицо. Видите эти шрамы? Сейчас они почти не заметны, заросли, да и под морщинами хорошо маскируются. Но когда-то в детстве они были ужасающими. Врачи не могли определить болезнь. Это были рубцы, которые как по тёмному волшебству раскрывались и кровоточили. Иногда просто вытекала сукровица. А порой раны гноились. Одноклассники дразнили меня. Альберт-Мольберт. Было обидно. Особенно, учитывая, что мое лицо и вправду было похоже на холст, по которому стекала краска. Я рос в небогатой семье. У родителей не было денег на качественную диагностику. И я пообещал себе, что когда вырасту, заработаю достаточно денег на операцию. Как видите, моя мечта сбылась. Но раны детства никуда не делись… Однажды, я шел через мост. Была зима. Мороз. Я встретил одного из ребят с класса. Он решил, что будет забавно в очередной раз обидеть убогого. Он толкнул меня. А я не сдержался, толкнул его в ответ. Перила были низкими. Он упал. Проломил головой лёд… Когда прибежал домой, я всё рассказал родителям. Отец долго ругался. Не потому что я убил человека, а потому что честно рассказал об этом. Он строго-настрого наказал мне никому не говорить о случившемся. Я был напуган. Я молчал. Милиция закрыла дело как несчастный случай. А для кого-то это и вовсе было самоубийством. Но я всё помнил. Его вскрик, когда он падал вверх ногами. Красное лицо, наполненное страхом и отчаянием. Я убил его. Пусть и не хотел этого. Он преследует меня до сих пор. Ему даже одиннадцати не было. Я хранил этот секрет больше сорока лет. Догадываетесь, почему я рассказал всё это сейчас?
Художник достал из кармана самодельный конверт. Белоснежная бумага, декоративная.
– Что это? – молвил он.
Альберт протянул конверт следователю. Вениамин принял его и перевернул. На задней стороне была надпись: «Альберту Первороднову».
– Вы не смотрели, что внутри? Конверт не заклеен.
– Нет. Я хотел. Но побоялся… Я думал, что к шестидесяти годам я утратил любой страх. Но этот конверт меня пугает.
Вениамин вспомнил мертвеца, подвешенного на штативе вверх ногами.
– Дмитрий. Тот, кого убили. Вы думаете, убийца сделал из его трупа напоминание для вас?
– Я сразу понял это.
– Значит, там, на мосту вас было не двое?
– Нет. Нас было двое. Ни одного свидетеля вокруг.
– Тогда как маньяк узнал о происшествии?
– Я не знаю. Это меня тревожит сильнее всего.
– Не против, если я прочту?
– Конечно. Только, пожалуйста, не вслух.
Вениамин раскрыл конверт и достал бумажку. Синяя паста на желтом клочке. Почерк был размашистый, экспрессивный.
Вениамин перечитал письмо трижды, пытаясь найти хоть какую-нибудь зацепку.
– Не хотите сами его прочитать?
– Воздержусь.
– Хорошо. Но письмо я заберу. Кто такой Артист?
– Артист? Какой артист?
– Тут подпись. «Твой преданный почитатель, Артист». Вы знаете кого-нибудь с подобным псевдонимом? Всё ещё думаете, что это Жан-Поль Дю Мерси?
– Не знаю. Но этот мерзавец может быть коварен.
Вениамин поднялся с табурета.
– Это всё, что вы хотели мне передать?
– Да. – Первороднов насупился, косясь на недоделанные картины. – Что со мной теперь будет?
– Ничего. Что было полвека назад, уже не имеет смысла. Да и вы были ребенком. А по поводу улики, я разберусь. В конце концов, вы не стали скрывать её до конца. Это главное.
– Спасибо вам!
– Вам спасибо. Я могу идти?
– Конечно. Если захотите, я всегда буду рад такому гостю, как вы.
– Ну, это вы уже прикалываетесь. Кстати, могу я задать вам ещё один вопрос.
– Разумеется.