Теперь Грегор Градник почувствовал, как кровь прилила к голове. Этого Круглому придурку с Круглым именем и Кругом недоделанных родственников мало того, что Грегор слушает его постоянные разглагольствования, теперь, здесь, посреди разгромленной квартиры, он на полном серьезе, с лицом, исполненным укоризны, утверждает, что это он, Градник, его уничтожил. Этому швейковскому идиоту, понятия не имеющему, кто такой Швейк, иначе бы включил его в свою инфантильную концепцию, идиоту, днями напролет сыплющему превратно понятыми цитатами, разводящему тары-бары о
И он подумал, что этот человек действительно несчастен, так же несчастен, как и он сам. Фирма накрылась, теперь ему снова придется ждать пенетраций и таскать свертки для Тонио Гомеса. А что он, Грегор, собственно знает? Почему Гомес стоит под дверью? А его любимая сестра Одетта сбежала с другим фотографом пенетраций, с человеком, с которым он сам ее познакомил.
Он забрал пиво, которое Гамбо, несмотря на встряску, из рук не выпустил. Зажег сигарету.
«А landlord здесь уже был, — спокойно произнес Гамбо. — Страховая не будет платить. Ты газ не закрыл. Сорвал мою вывеску с твоего окна. Заявит на нас с тобой за то, что мы работали без лицензии».
«Мы с тобой?»
«Ну да. Теоретически».
Грегор начал смеяться. На него напал неудержимый хохот. И Гамбо начал рассказывать, как он лежал за каменным склепом. Там у него родилась хорошая идея о похоронах. Дело в том, что похороны …
Вечером оба сидели в «Лафитте» и слушали Леди Лили. «Синее пианино». Бар был полон туристов, которые сгрудились вокруг рояля. Луиза Кордачова тоже была там. Они пили «Карибское солнце», и Гамбо рассказывал, как зовут его братьев и сестер. Показывал, как танцуют в «Мэйпл Лиф». Он пригласит ее туда и научит каджунским танцам. Луиза засмеялась. Гамбо ему подмигнул и заметил: женщину надо рассмешить, в этом весь секрет. Остальное пойдет само собой. Он рассказывал, как у него на родине едят крабов и устриц. Так, что потом вокруг двуспальной кровати французов лежат горы панцирной скорлупы. Огромные. Такие, что французы не могут выйти из дома. А чернокожие ходят под окнами и поют:
Это было смешно. Луизин звонкий смех разнесся по бару, и туристы еще веселей заревели: Нью-Йорк, Нью-Йорк. Этот смех раздавался у него в ушах всю ночь, и рев тоже.
Утром он выметал осколки. Стоял на коленях, когда Гамбо снова вошел без стука. Зачем же ему стучать, дверь и так еле держится. Он был в трусах и весь сиял. Школа креативного смеха наконец-то ожила.
«У нее исключительный талант к смеху», — сказал он.
«Правда?» — произнес Грегор.
И подумал: «А также к слезам».
«И она так похожа на Одетту».
«На ту, которой ты наподдал?»
«На нее. Устрицы, и правда, были испорчены. Так что я не раскаиваюсь. Я бы её еще разок».
Грегор промолчал. Этому парню все трын-трава. Он регенерировался как дождевой червяк, был неуязвимым, как Ахилл, и, по всей вероятности, даже бессмертным. Потом он узнал, что
«Смех из нее льется непроизвольно. Это смех доброго ангела», — сказал Гамбо и посмотрел на потолок, где должно было быть нечто. «Ее смех как ангельский колокольчик».
Грегор не спросил, как звенят ангелы, потому что знал, что получит исчерпывающий ответ. Впрочем, кое-что о добром ангеле он знал и сам.
Без сомнения, он все еще сопровождал ее на невидимом облаке. Теперь это был добрый ангел смеха.
Глава десятая
СХВАТКА С БЕСОМ
Марди Гра!