Насмешливое вожделение

Марди Гра, бешеный, стремительный, знойно-распутный. Так написал местный этнограф, пытаясь объяснить, почему Марди Гра — это не просто «жирный вторник» или маскарадное шествие, или латиноамериканский карнавал. Марди Гра, черный и белый, креольский и каджунский, хвастливый и криминальный. Он отдает духами и потом, виски и мочой.

«Раз в год, — заметил Фред Блауманн, накалывая на вилку кусочек стейка, — раз в год здесь все слетают с катушек».

У кафедрального собора Святого Людовика сидят, накрывшись плащами, Воители Христовы и дремлют. К вечеру перед битвой толпы их собираются со всех концов Америки. Но еще многочисленнее толпы гуляк, беснующихся на улицах и в барах, их сердца открыты всему грядущему, абсолютно всему.

«Что с твоим сердцем?» — написано на плакате, висящем на шее молодой женщины в черном. Правда, — задумывается Грегор Градник, — что с моим сердцем? И что с сердцем Ирэн Андерсон, которая, возможно, не совсем верна своему писателю?

По Роял-стрит бродят Иисусовы тайные агенты. Одни раздают листовки, предостерегающе от погибели. Другие подбирают пьяного чернокожего, который слишком рано изнемог.

В баре «Ригби» появились новые дамы. Две длинноногие блондинки, похожие, как близнецы, и шоколадная мулатка с белыми зубами. Боб сидит между ними с сигарой, пальцы в перстнях, татуированные бицепсы напряжены.

Под испанским балконом ярмарка. Здесь когда-то торговали черным товаром из Африки. Сейчас по балкону туда-сюда дефилирует красавица и вызывающе улыбается красным ртом, провоцируя уже подвыпившую уличную публику. На другой стороне улицы с ледяным лицом стоит воительница Армии Спасения. В руках у нее плакат: «Спасутся немногие».

В квартирах духота, все ринулись на улицы. Грегор Градник на берегу реки, где тянет освежающим ветерком. На скамье у берега уже копошится человеческая плоть.

Ночью во сне он слышит завывание полицейских сирен. С ревом и скрипом разверзаются врата адской бездны. Оттуда доносятся заливистый смех и мужские вскрики. Испанская красавица с балкона лопочет что-то красным ртом и облизывается без передышки. Некоторые ковбои поют йодлем.

2

Гигантский фаллос врезается в толпу. Trashy, гадость, говорит Ирэн, стоящая рядом с ним с бокалом в руке. Ирэн Андерсон — mimosa pudica, мимоза стыдливая. Они стоят на балконе и наблюдают за нарастающим безумием улицы. Trashy, повторяет она, но все равно смеется. Все смеются, Попеску хохочет. Вся улица хохочет, когда фаллическая гусеница врезается в народ. Ног у нее — пар двадцать. Неуклюжая конструкция медленно поворачивается, красная головка члена подбирается к женщинам, которые с визгом бросаются врассыпную. Черные маски скачут вокруг толстого червя, направляя его. Вдруг женщина в джинсах разбегается и вскакивает на него, как раз за красной тыковкой. Кто-то из толпы кидает ей шляпу. Теперь это родео, фаллос скачет, женщина крепко обхватывает его ногами. Молотит его шляпой, потом неожиданно сваливается на землю. Хохот, возгласы. Фаллос врезается в полицейского, тот теряет солнечные очки и фуражку. Его заталкивают в вестибюль, толпа визжит от восторга. Попеску на балконе хохочет до упаду. Попеску — трансильванский вампир. Ирэн — в образе застенчивого цветка, мимозы стыдливой, Питер — французский велогонщик, Мэг Холик в шокирующе коротенькой юбочке — baby doll, куколка, у Фреда на голове цилиндр, у его повизгивающей жены — гнездо из белоснежных волос. По квартире и балкону двигается поток людей: эсэсовка бьет кнутом по сапогу, а попадает рукояткой корейцу Ли по подбородку. С улицы слышен диксиленд, трезвых больше не осталось.

3