Настало времечко…

Дружок Копылова, Леха, – тоже слесарь, но не из домоуправления, а с номерного завода – встретил его с распростертыми объятиями: Леха только что проводил в санаторий жену и томился дома один.

– Венчик, морда ты ненаглядная! – радостно заорал он. – Жди меня тут – я сейчас!

Леха мигом смотался в магазин и купил сразу четыре бутылки «Розового крепкого», чтобы потом не бегать за добавкой.

Колпачок с первой бутылки он сорвал уже в коридоре, набулькал два полных стакана и, прерывисто дыша, скомандовал:

– Давай с ходу… для затравки… А потом картошечки пожарим.

Часам к шести вечера, когда они усидели за дружеской беседой остальные бутылки, Венька вспомнил про замурованного дядю Сеню.

– Слушай, – начал он. – Ты знаешь, чего я к тебе зашел-то…

– Знаю! – сказал Леха и любовно взял Веньку пятерней за лицо. – Уважаешь меня – вот и зашел… Уважаешь – нет?

– Да я тебя уважаю, уважаю, – сказал Венька. – Но тут мужик один в подвале сидит закрытый. Замок заклинило. Надо открыть.

– Кто такой? – спросил Леха.

– Дядя Сеня дворничихин.

– А, крючок этот. Килька горбатая, – сказал Леха, ткнув вилкой посиневшую картошку. – Открыть могу, но за так не буду. Пусть литр ставит.

– Дак пойдем – спросим.

– Дядя Сеня! – крикнул Венька, стукнув кулаком в дверь. – Живой ты там?! Нашел я Леху-то… Только он за так не берется. Говорит: литр поставит – открою. Ты как – согласен? Мы бы сейчас тогда сбегали – взяли пока на свои.

– Вениамин! – глухо донеслось из подвала. – Горлодер ты, паскудник – и больше ничего! Тьфу!

– Мне – что, – сказал Венька. – Мне сказали, я передаю. Ты, между прочим, учти, дядя Сеня, – через пятнадцать минут водку прекратят продавать.

– Даю на литр, – смирился дядя Сеня. – Даю! Чтоб вам захлебнуться!

– Тогда жди маленько. – И Венька с Лехой торопливо затопали сапогами вверх по лестнице.

Минут через десять они прибежали обратно, и запыхавшийся Венька сердито крикнул:

– Ну, дядя Сеня! С тобой свяжешься – сам не рад будешь! Говорил ведь – не базарь. Нет, он базарит и базарит. Не продают уже водку-то. Теперь только в ресторане, а там, понял, наценка. Говори давай по-быстрому: согласен с наценкой?

– Волки вы! – плачущим голосом сказал дядя Сеня. – Волки вы, шакалы! Как вас земля носит?! Согласен, будьте вы трижды прокляты!

– Ну, тогда жди еще!

Опять они утопали, и дядя Сеня остался – ждать освобождения и оплакивать свои ухнувшие ни за что ни про что денежки.

Венька и Леха со скандалом пробились в ресторан, купили две бутылки «Пшеничной», на обратном пути зашли к Лехе за инструментом и там, для поддержки слабнущих сил, раздавили одну «Пшеничную». После чего Леха упал головой в сковородку и заснул.

Дядю Сеню в половине двенадцатого ночи освободил учитель Саушкин, с четвертого этажа. Он был с классом на загородной экскурсии, возвращался поздно, услышал душераздирающие дяди-Сенины вопли из подвала и, сбегав домой за ломиком, сорвал дверь с петель. Саушкину же домоуправление и преподнесло счет. Правда, не тридцать рублей, а только двенадцать восемьдесят.

Дядя Сеня, которого все стали звать после этого случая «кавказским пленником», очень скоро, надо сказать, воспрянул духом, обрел прежнюю настырность и теперь каждый день ходит к Саушкину и советует:

– Опротестовывай, Игнатьич. Ты здесь ни при чем. Пусть с Веньки высчитывают и с его шакалов. Пиши заявление, опротестовывай, а я как свидетель и пострадавший тебя поддержу.

А с другой стороны, Венька при встрече с Саушкиным всякий раз интересуется:

– Ну что, так и не возместил вам дядя Сеня расходы? От жила!.. Хорошо, что Леха тот раз отключился, а то бы и наши денежки плакали.

Саушкин на днях мне признался: понимаю, говорит, грешно так думать и совестно, но иногда сожалею, что ввязался. Не в смысле денег, конечно, говорит, сожалею, а в смысле всего последующего.

Вот такая произошла дурная и бредовая история.

И честно говоря, кроме тихого человека Саушкина, даже посочувствовать тут никому не возникает желания.

В наш нервный век

Странное и отчасти даже загадочное превращение испытал на днях Лазарь Сергеевич Дубейко. Он, как сам рассказывает, с утра почувствовал в себе какую-то легкость и безмятежность.

Почувствовал беспричинно, поскольку никаких таких радостных событий отнюдь не произошло.

Правда, было тепло. Солнечно. И не пыльно (ночью дождичек покрапал). Но все это, разумеется, в счет не шло. Накануне тоже солнечно было, однако Лазарь в овощном магазине одному гражданину чуть уши не открутил, когда тот его нечаянно арбузом толкнул.

В том-то и фокус, что это душевное настроение возникало где-то внутри его организма. В результате, может быть, невидимой химической реакции или другого какого-то сдвига. Потому что снаружи, повторяем, ничего отрадного в его жизни, как обычно, не случилось, а скорее даже наоборот.

После завтрака поехал он на рынок – за картошкой.