Настало времечко…

Капитан Хверапонтов, старый служака, эти перемены в генерале одобряет.

Шофер же генеральский, который в заочной аспирантуре учится, не очень. И понятно почему. Он теперь свои конспекты от генерала прячет и даже за баранкой по стойке смирно сидит.

Последний чудак

Я пришел на обменный пункт, видимо, одним из последних. Народ там, как накануне, уже не толпился. Тихо было.

Голову я принес в коробке из-под шляпы, обложив ее предварительно ватой. Поверх ваты была еще пергаментная бумага, и все это я перетянул бечевкой.

– Господи! – сказала девушка-приемщица, сердито дергая неподдающийся шпагат. – Закутали-то, закутали!

– А поосторожней нельзя? – не выдержал я. – Голова все-таки…

– Не понимаю – чего люди трясутся? – сказала девушка своей напарнице. – Ведь сейчас получит новую. Такую еще голову выдадут вместо этой рухляди.

– У вас так не рухлядь! – обиделся я.

– Нам давно поменяли, – сказала девушка.

– Оно и видно…

– Что вам видно? – спросила девушка. – Напрасно иронизируете, гражданин. Головы очень хорошие. Предусмотрено даже знание трех иностранных языков.

Она порылась в картотеке.

– Вы поэт, значит? Что-то не слыхала такого поэта.

– На иностранных языках не пишу, – отпарировал я.

– Хм, – сказала девушка. – Поэт, поэт… Муся! Что там у нас осталось из поэтов?

– Два песенника, баснописец и переводчик, – сообщила Муся.

– Какие еще песенники?! – заволновался я. – У меня же совершенно другое направление. Песенники, понимаешь, какие-то!..

– Вы бы еще попозже заявились! – сказала девушка. – Хорошо хоть, эти остались… Что же мне с вами делать? Ума не приложу…

– А может, девятьсот седьмую? – посоветовала напарница.

– Еще чего! – оборвала ее первая девушка. – Забыла распоряжения Георгия Суреновича?

Муся испуганно прикусила язык.

– А чем вам, собственно, не нравятся песенники? – спросила девушка. – Будете как этот… «а я все гляжу, глаз не отвожу».

– Нет уж, благодарю, – сказал я, забирая обратно коробку. – Где тут у вас главный?

– Пожалуйста! – дернула плечиком девушка. – Муся, проводи. Кажется, я вам ничего такого не сказала. Сами же… То не нравится, другое не нравится.

– Что вы! Очень мило поговорили! – горячо заверил я ее. – Просто не каждый день приходится менять голову – нервничаешь.

В кабинете начальника обменного пункта меня ждал сюрприз. Из-за стола поднялся Жора Сосискян, старый друг – мы с ним еще в университете учились.

– Здорово, Сосиска! – обрадовался я. – Принимаешь гостей?

– Это кто же к нам пожаловал? – растерянно улыбаясь, сказал Жора (он не узнавал меня без головы). – Кто же это пришел… в сереньком костюмчике?

– Это я пришел, – сказал я и назвал свою фамилию.

– Фу-ты! – облегченно вздохнул Жора. – А я смотрю, смотрю – знакомая… походка. А это вот, значит, кто.

– Жора, – начал я, – тут мне, понимаешь, песенника какого-то сватают. Я, конечно, не Пушкин…

– Да не волнуйся! – сказал Жора. – Не переживай, пожалуйста. Отложена для тебя голова. Номер девятьсот семь… Вот, дорогой! – оживился вдруг он. – Дожили, понимаешь! Могли мы разве мечтать об этом?!

– Куда там! – осторожно сказал я, не совсем понимая, к чему он клонит.

– Раньше как было? – наклонился ко мне Жора. – Полная зависимость от болезней, разных там потрясений, я уже не говорю о возрастных изменениях. Допустим, продырявилась у тебя память. Склероз, так сказать. Куда от него денешься, а?

– Да, склероз, – грустно подтвердил я. – Уж от него никуда…

– А теперь? – сказал Жора, и глаза его засверкали.

– Теперь? – откликнулся я.

– Сдаешь это барахло, – сказал Жора, – и получаешь новую голову, не подверженную заболеваниям, инфекциям, депрессиям.

– Высокостойкую, значит, – заметил я.

– Именно, – кивнул Жора. – А кроме того, с нестареющей памятью и гарантией от временных заблуждений.

– Как? И это предусмотрено? – спросил я.

– Ну разумеется. – Тут Жора перешел на интимный полушепот: – Послушай, дорогой, я тебя уважаю, но знаешь, какой резонанс получило твое последнее стихотворение?

– Кх-м, – кашлянул я. – Интересно.

Жора достал уже знакомую мне карточку.

– Так, – прищурился он. – Ну, тут повышение производительности труда на ноль целых восемьдесят три десятитысячных процента в сфере коммунального обслуживания, две парфюмерные фабрики перевыполнили квартальные планы, обязательства сотрудников одного института и кое-что еще – из области положительного воздействия… Но вместе с тем! – Жора поднял палец. – Шофер такси Букина Эсфирь совершила преднамеренный наезд на диктора телевидения товарища Бабарышника; учащиеся ГПТУ Мудрик и Полоухин вырезали гладиолусы на городской клумбе; двенадцать ночных сторожей подали заявления об увольнении по собственному желанию, и, наконец, некто Левандовский из оркестра народных инструментов…

– Венька? – перебил я.

– Возможно, – сухо сказал Жора. – Некто Левандовский ударил собеседника по голове домброй… А теперь скажи: можем мы такое допускать?

– Ну-у, – сказал я. – Видишь ли… Что касается Веньки, то вряд ли тут мои стихи… Он их и не читает сроду…

– Не можем мы такое допускать! – твердо ответил на свой вопрос Жора.