Настасья Алексеевна. Книга 4

Со стороны стеклянной стены устроен маленький бассейн для малышей. Там вода была ещё теплее, и он, конечно, был мелкий, чтобы никто не мог утонуть. Но мальчишки и девчонки школьного возраста им не пользовались. Их больше устраивал взрослый бассейн, где можно с криками бочками прыгать друг за другом на неглубоком месте, поднимая фонтаны брызг. Взрослым людям в минуты их игр лучше было держаться подальше от хохочущей и брызгающейся ребятни.

Накупавшись, все расходились в свои душевые и раздевалки. Евгений Николаевич и Настенька встречались после бассейна у дежурной, которая выдавала отобранные перед проходом в спорткомплекс индивидуальные книжки. Порой они не брали книжки, а спускались в спортивный зал, где установлены теннисные столы, брали ракетки и состязались в перебрасывании шарика через сетку. Можно было поиграть и в бадминтон, и в большой теннис, но Настенька больше любила настольный теннис. В нём требовалась большая подвижность, быстрая реакция, энергия. Евгению Николаевичу тоже это нравилось, хотя он обычно проигрывал, не всегда удачно принимая крученые подачи партнёрши. После нескольких побед Настенька милостиво соглашалась, и они играли в бадминтон, в котором чаще выигрывал шеф.

В такие дни посещений спорткомплекса Настеньки и Евгения Николаевича рядом с ними, как из-под земли появлялся Иван крестьянский сын. Плавал он неважно и потому не мог угнаться за Настенькой, но держался в воде, отдуваясь и отплёвываясь, часто останавливаясь на мелководье и отдыхая. Когда Настенька уходила, он тоже выходил из бассейна и, если они с Евгением Николаевичем шли в спортзал, он следовал за ними, но не играл, а выполнял роль зрителя. И понятное дело, что приходил он смотреть на Настеньку. И было на что смотреть.

Настенька в белой спортивной футболке, обтягивающей грудь и узкую талию, и столь же по фигуре подогнанных тонких белых под цвет кед брюках, с серебряной заколкой, скрепляющей копну волос на голове, была похожа на модель популярных журналов. На лице никакого макияжа. Он ей и не нужен. Длинные ресницы вспархивали над глубоко посаженными глазами, очерченными дугами бровей на высоком лбу. Щёки, раскрасневшиеся от игры в теннис, алели естественным румянцем. Нос не такой маленький, чтобы назвать его носик-курносик, но и не такой большой, чтобы свисать над губами, которые в свою очередь не поджимались в тонкую линию, а казались полураскрытыми для мужского поцелуя, то есть такими, о которых можно было сказать строками стихов:

Напоила ты их, наполнила.

А моя-то вся жизнь ты – любовь моя.

Эти губы твои горячие.

Разливай же себя, растрачивай.

Подбородок не выступал вперёд этаким клинышком, но и не скрадывался опухшими щеками или толстой шеей, потому что умеренно тонкая шея у Настеньки изящно держала на себе голову, позволяя ей выделяться красивым овалом лица, на котором всё было пропорционально, всё было уместным: и щёки с небольшими ямочками, и уши не оттопыривающиеся в стороны, а нормально сидящие с вдетыми в мочки серебряными подвесками, и волосы, обычно локонами спадающие на плечи, но сейчас, во время плавания в бассейне и спортивных занятий, собраны в большой узел на макушке головы.

Евгений Николаевич тоже любовался Настенькой, и любовался ею каждый день, но отношения с нею у него были сугубо товарищескими с первых дней их знакомства в Ялте. У него была жена, хорошая женщина, полненькая, кругленькая. Звал он её Зинуля. Детьми они пока не обзавелись, то ли потому, что не очень спешили с этим, то ли ещё почему. Возможно, проверяли до сих пор друг друга на прочность. А у неё был тогда Володя, и они вместе тяжело переживали его преждевременный уход из жизни.

Теперь, вступив в должность её шефа, принципиально новую для него работу, он не казался Настеньке начальником. Просто они вместе делали одно дело, как соратники. Они понимали друг друга с полуслова, и переводила в переговорах его слова Настенька быстро, иногда угадывая заранее, чем он закончит начатое предложение. Так что работа складывалась дружно, как и отношения.