Настасья Алексеевна. Книга 4

Он говорил, не спрашивая, а утверждая. Брал от стола стул, ставил его у двери и садился в виде охранника, предварительно сняв с себя полушубок и шапку и повесив их на пятирожковую вешалку, стоящую у входа. Его присутствие мало кто замечал, поскольку вечером немногие приходили к Настеньке. И потому она любила работать у себя вечерами, что в это время практически никто ей не докучал. Курсы английского языка она успевала провести до ужина после официального окончания рабочего дня, так что на самостоятельное творчество, когда можно было пописать письма, попереводить что-то срочное, а то и написать новый стих, оставалось совсем немного времени, каких-то пара-тройка часов до полуночи.

Настеньке не раз приходила в голову мысль перенести вечерние часы работы домой, то есть в гостиничный номер на четвёртом этаже, но там не было пишущих машинок, все словари лежали в шкафу кабинета, как и всё остальное, что необходимо для выполнения всех многоплановых работ переводчика уполномоченного треста «Арктикуголь» в Норвегии. Иными словами, здесь был её рабочий стол, как бывает в квартире у пишущего человека рабочий кабинет, за которым он проводит всё своё свободное от других занятий время, а дома она только спала. И именно здесь, в эти самые, можно сказать, личные часы Настеньки, когда она только и могла полностью сосредоточиться на своей работе, на своих мыслях, заглядывал лишь не минутку или звонил по телефону уточнить какой-то вопрос Евгений Николаевич, и почти постоянно присутствовал Иван крестьянский сын.

Настенька пыталась не обращать на него внимания. Печатая тексты, она временами отрывала взгляд от машинки и устремляла его в потолок или на стену, как бы не видя посетителя, но он всё же был перед нею, и она никак не могла привыкнуть к его присутствию, всегда ощущала на себе его грустный взгляд исподлобья. И однажды она не выдержала.

Приближался Новый Год. Нужно было написать срочно поздравительные письма. Нет, не только на Родину, что необходимо было сделать заранее, так как почта с архипелага доставлялась отнюдь не быстро, а и норвежским партнёрам, празднующим католическое Рождество двадцать пятого декабря. Помимо этих поздравлений нужно было срочно перевести предложение датской фирмы о покупке российского угля со Шпицбергена, которое пришло вечером по факсу. Перевод письма нужно было срочно отправить в Москву. Конечно, предложение о таком сотрудничестве было очень важным. Уголь на Шпицбергене добывался не очень высокого качества и самой России был не очень нужен. Продавать его за границу – это большая удача. Настенька это понимала и волновалась, выполняя перевод. А тут опять сидит Иван крестьянский сын и молчит, наблюдая, как Настенька, торопливо проверяя себя, заглядывает в англо-русский политехнический словарь и печатает письмо на машинке. И он к тому же очередной раз тяжело вздохнул.

Настенька не сдержалась и вдруг сказала в сердцах:

– Ваня, прости, но ты меня утомляешь.

Ах, если бы она знала, что означают эти слова для Ивана крестьянского сына. Если бы она только знала…

Иван вздрогнул, посмотрел на Настеньку долгим печальным взглядом и сказал, наконец:

– Хорошо, Настенька, больше не буду.

При этом он быстро встал, взял с вешалки полушубок и шапку и, молча, вышел.

Настенька почувствовала себя очень скверно. Хотелось броситься вдогонку парню и сказать, чтобы он вернулся и, быть может, даже броситься ему на шею, чтобы он не переживал так. Но тут ей подумалось, что, возможно, это и лучше, если он перестанет к ней ходить. Может, это укрепит его семью, а то всё-таки нехорошо по отношению к его жене то, что он сидит постоянно у девушки. Она не давала никакого повода ему думать, что у них с ним что-нибудь может быть, так что она не виновата. Хотя, наверное, нужно было сразу его прогнать и не соглашаться на его посиделки. Но так хотелось верить, что это любовь, а не просто мужское желание обладать женщиной. Сомнения раздирали душу Настеньки и не давали сконцентрироваться на письме из Дании.

Поздно ночью письмо было переведено, а рано утром, ещё до завтрака, оно было отдано Евгению Николаевичу, и он отправил его факсом руководству в трест.

А в середине дня раздался телефонный звонок от директора шахты. Леонид Александрович взволнованно сообщил, что ему позвонил только что начальник вертолётной службы и сказал, что прервалась связь с вертолётом, вылетевшим на Колсбей, и что вылет был странным: Пилот полетел один, оставив второго пилота на земле, попросив его посмотреть, как вращается хвостовой винт, а сам в это время быстро поднялся и с открытой дверью полетел в сторону Колсбея, а потом связь оборвалась.