Настоящая фантастика 2018 [антология]

Я бегу. Спешу из дальнего конца, проклиная собственноручно выстроенный маршрут посещений и больше всего боясь опоздать. Кстати попадается лужа, и я гашу в ней чужую боль, заставляя радостно скакать детей, случившихся поблизости.

— Ух ты! — кричит один. — А я видел молнию, я видел молнию!

— И мы! — кричат другие.

Во-от, можно завернуть рукав, можно выковырять ключ из кармана, можно, в конце концов, ускориться. Еще быстрее! Еще! Я влетаю в подъезд. Сердце колотится. В горле сухо. Кнопка лифта клацает под пальцем. Тым-тым-тым. Ну же, ползи с верхнего этажа!

Аня, Аня, что ж случилось-то?

У меня нет версий. Я пахну страхом. Натурально, запах дерьма. Лифт хочется отдубасить, кулаками проминая жесть и пластик. Он тащится на наш шестой задумчиво и лениво.

— Аня!

Я не вижу звонка, я стучу кулаком.

— Аня!

Ах да, у меня же есть ключи! Потерять Аню следом за Максом я не готов. Не хочу. Ключи падают, рука трясется. Я наклоняюсь к ключам, а когда выпрямляюсь, дверь уже открыта. И Аня стоит. Мрачная.

— Аня!

Я обнимаю жену, ощупывая, проверяя, где что болит. Вроде нигде, вроде все в порядке. Боль по Максу, обида на меня. Мелочи. Откуда же…

— Эта твоя пришла, — говорит Аня.

— Что?

До меня с опозданием доходит, что в квартире гостья и что это она виновница моего стремительного возвращения.

— Что ей надо? — шепчу я, скидывая туфли.

— Не знаю, она на кухне, — дышит мне в ухо Аня. — Пришла и села. Выгони ее, а то я боюсь, что у нас в холодильнике уже молоко скисло.

— Подождешь в комнате?

Аня хмыкает.

— Намечается интим? С этой тварью?

— А вдруг — сеанс?

— Скорее она воткнет тебе нож в живот.

— Но зачем-то она пришла!

— Нет уж, я буду с тобой, — решительно говорит Аня.

Мы появляемся на кухне вместе. Я чуть ли не на ощупь иду к столу. Как в аду, в дым и в чад. Мне становится тяжело дышать. Чувства Ирины Владимировны угнетают физически. Аня останавливается у тумбочки, видимо, чтобы самой иметь под рукой нож или вилку. Поединок, что ли, здесь устроит?

— Здравствуйте.

— Да, — отвечает Ирина Владимировна.

Она сидит неестественно прямо, подобрав ноги под стул. Темная юбка, серая блузка, бледное худое лицо. Несчастная женщина тридцати семи лет. Боль горит во все стороны.

— Я пришла, — говорит Ирина Владимировна и замирает. — Я пришла, чтоб вы сняли…

Она смотрит на меня. Я больше ощущаю это, чем вижу.

— Хорошо.

— Только у меня условие.

— Какое?

— Я вам… — голос у Ирины Владимировны ломается. — Не верю. Совсем. Вы… — Под столом щелкают накладные ногти. — Вам, я думаю, все равно. Вы только и делаете, что пользуете людей с их болячками. Живете чужой болью. А моя Оленька…

Я чувствую, как она усилием воли сжимает губы и берет себя в руки.

— Я хочу знать, — говорит она высоким голосом, — что вам тоже больно. Вы понимаете? Мне нужно это знать!

— Зачем?

Ирина Владимировна не обращает внимания на вопрос.

— Вы согласны или я ухожу?

Я смотрю на Аню.

— Это больно, — говорю я.

Гостья смеется, потом резко обрывает свой смех.

— Вы ничего не знаете о боли!

— Юра, — говорит Аня.

— Все в порядке, — отвечаю я. — Ирина, положите руки на стол. Правую ладонью вверх, левую приподнимите и держите ладонью вниз.

— Так?

— Да.

Аня встает у меня за спиной. Я кладу свою левую под ладонь Ирины Владимировны.

— Не спешите опускать. Делать нужно одновременно, — я вдыхаю воздух носом. — Левой на правую. По счету. Раз. Два. Три.

Боль.

Боль густа и разрушительна. Шторм и буря. Меня бьет и переворачивает. Меня кидает на скалы и уносит на дно.

Бум-м! — в осколки.

Оленька, давай ложку за маму. А теперь за бабушку. А за папу мы не будем, чтоб ему провалиться. Платье какое красивое. Хочешь такое? Ты будешь у меня принцесса. Все девочки хотят быть принцессами. А я хочу быть птичкой. Куда? Куда? Ох, ты меня напугала! Ты хочешь выпасть из окна? Мама тебя очень-очень любит.

Темно-карие детские глаза смотрят в меня.

Я вдруг понимаю, что иногда в жизни происходит то, что невозможно остановить, предотвратить, исправить.

Бог знает, почему Максим и Ольга забираются на крышу дома и прыгают вниз. Нет ответа. Не будет. Судьба. Можно долго обвинять друг друга, можно терзать себя, каждый раз во сне вываливаясь к ним, стоящим на ограждении, за мгновение до падения, только все уже случилось. Дети-чайки улетели, ушли.

Аня прыскает водой мне в лицо.

Я моргаю. Я вижу стол и стены. Ирина Владимировна, словно неживая, белая, сидит напротив. Куда-то пропали огонь и дым.

— Ирина.

Женщина смотрит на меня.

— Вы… — Она внезапно сжимается, стараясь быть меньше, склоняется к столешнице. — Я не знала. Зачем же вы прячете? Простите меня. Простите.

Я молчу. Я легче на половину себя.

Ирина встает, обнимает Аню, быстро повторяет: «Простите» и стремительно выходит в прихожую. Звонко хлопает дверь.

Мы остаемся одни. В кухне необычно светло.

— А почему ты никогда не делишься своей болью со мной? — спрашивает Аня.

— Боюсь, что так ты узнаешь все мои гнусные секреты, — отвечаю я.

Аня смеется и плачет.

— Пожалуйста, дай руку.

— Конечно, — говорю я.

И протягиваю ладонь.

Сергей Чекмаев Неизбежные на море случайности