Настоящая история мадам Баттерфляй

Два десятилетия спустя молодой человек со светло-каштановыми волосами лежал, сжимая стопку писем, на своей кровати в каюте корабля, постепенно приближающегося к Японии. С затуманенным взглядом он думал о том, как невыносимо страдала его мать, сама недавний ребенок, когда на корявом английском поверяла бумаге рассказ о великой жертве, на которую пошла ради своего сына, в надежде, что когда-нибудь, возможно после ее смерти, эти письма каким-то образом попадут к нему и он узнает правду.

Мать не бросила его, а пожертвовала собственным счастьем, чтобы он вырос сильным и уверенным в себе молодым человеком с прочным положением в обществе.

ГЛАВА 12

Два дня спустя Тёо-Тёо приняла решение: она знала, что на самом деле у нее нет выбора.

Бледная, с застывшим лицом, на котором отсутствовало всякое выражение, она села напротив Судзуки в гостиной. Холод царил в каждой клеточке ее тела, словно из него высосали всю кровь, превратив в безжизненную оболочку. Ее сердце было так измучено, что она уже больше ничего не чувствовала.

— Я решила отдать Дзинсэя Пинкертону и Хелен, чтобы они увезли его в Америку и вырастили как собственного сына, — сказала она.

— Нет… Нет… — простонала служанка. — Пожалуйста, пусть Дзинсэй останется с нами, я буду о нем заботиться, и вам даже не придется мне платить, достаточно чашки риса, пожалуйста… Тёо-Тёо-сан… Мадам… У Дзинсэя-тян все будет хорошо… Мы будем защищать его ценой своей жизни и никогда не выпустим из виду… пожалуйста…

— Я думала об этом два дня и две ночи, Судзуки, — ответила Тёо-Тёо все тем же ничего не выражающим тоном, что так напугал служанку. Она будто не слышала слов Судзуки. — Мне нечего предложить моему ребенку, здесь он, сын гейши и американца, который ее бросил, станет в лучшем случае портовым грузчиком или плотником. Хуже того, его будут отвергать, потому что он не такой, как остальные, и без поддержки отца или хорошей семьи он вырастет ожесточенным на весь мир. В Америке же у него будет хорошая семья, отец с матерью, которые будут его оберегать и заботиться о нем. Перед тем как принять решение, я сходила в библиотеку американского консульства, чтобы побольше почитать об этой стране. Судзуки-сан, у них много знаменитых школ и университетов, крупных компаний, где можно работать. Моему Дзинсэю не придется быть изгоем, как здесь, где его не возьмут в хороший университет и не дадут хорошую работу, предназначенную для чистокровных японцев. Мне больно оттого, что я должна отдать своего сына, не знаю, понимаешь ли ты, какая борьба идет в моей душе, какая боль меня терзает. Эту боль не залечит никакое время.

Судзуки открыла рот, собираясь возразить, но Тёо-Тёо махнула рукой, чтобы та молчала. Она никогда раньше не вела себя так с женщиной, которую воспринимала скорее как подругу, нежели служанку, и этот бессознательный жест лучше всяких слов говорил о том, как она страдает.

— Пожалуйста, больше ничего не говори, Судзуки! Ты можешь гарантировать, что мой сын, хафу, будет вести в Японии счастливую жизнь, что его будут любить и уважать в обществе?

Этого Судзуки не могла и потому промолчала, а Тёо-Тёо получила ответ на свой вопрос.

— Завтра я позову Хелен. А сегодня, Судзуки, приведи Дзинсэя ко мне, я хочу побыть наедине со своим сыном.

Той ночью Тёо-Тёо не сомкнула глаз. Она баюкала Дзинсэя на руках, глядя, как он спит в свете лунного луча, проникавшего сквозь щелку в окне из рисовой бумаги.

Она так горько плакала, что удивительно было, как это ребенок не проснулся.

— Дзинсэй, дитя мое, жизнь моя, — шептала она всю ночь, глубоко вдыхая сладкий запах молока, исходивший от мягких волос малыша. Этот запах она будет чувствовать еще долго после того, как ночь закончится.

— Ты ведь знаешь, почему я это делаю, дитя мое? Если ты останешься здесь, я ничего не смогу тебе дать, кроме материнской любви, а этого недостаточно. Но если ты поедешь с отцом в Америку, перед тобой откроются такие возможности, о которых мы здесь можем лишь мечтать. Я так сильно тебя люблю, что должна отпустить. Не знаю, как буду жить без тебя, Дзинсэй-тян, но моя жизнь мне больше не важна… она оборвалась в тот день, когда мой отец покончил с собой! У меня не было отца, который бы меня защитил, Дзинсэй-тян, и я не хочу, чтобы ты оказался в том же положении!

Наутро Судзуки нашла хозяйку в изнеможении лежащей на футоне и по-прежнему обнимающей Дзинсэя. Служанка бережно вынула ребенка из рук матери и унесла на кухню завтракать.

Дзинсэй тем утром пребывал в хорошем настроении, агукал и лепетал, дергая Судзуки за кимоно, пока она умывала и переодевала его. Но страх перед неизбежной разлукой Тёо-Тёо-сан с сыном сжимал ее сердце.

Могла ли она как-то переубедить хозяйку? Разве ребенку не лучше жить в родной стране, окруженному любовью родной матери, какой бы ни была эта жизнь? С другой стороны, сможет ли Япония стать домом для хафу вроде Дзинсэя?

Оставался еще целый день — может быть, Тёо-Тёо-сан потеряет решимость и пойдет на попятную. Судзуки горячо молилась об этом у алтаря предков в гостиной.