Настоящая история мадам Баттерфляй

По тому, как загорелись ее глаза, дипломат понял, что внушил Тёо-Тёо надежду, по крайней мере, до той поры, когда ему придется сказать ей, что вернуть Дзинсэя невозможно, потому что Бенджамин с Хелен отказываются его отпускать. Это будет самой тяжелой задачей из всех, что ему пришлось исполнять за годы службы в американском консульстве в Нагасаки.

Ему не стоило во всем этом участвовать, но семья Хелен имела большое влияние, сложно было отказать ей в просьбе помочь с необходимыми документами, чтобы она могла увезти Дзинсэя в Америку, тем более если его биологическая мать была согласна.

— И так, и этак скверно выходит, — пробормотал Шарплесс, проводив Тёо-Тёо-сан со служанкой на улицу и помахав им на прощание.

— Шарплесс-сан нам поможет, — объявила Тёо-Тёо задыхающимся голосом, когда на радостях бегом преодолела всю дорогу до дома. — Он большой человек в американском консульстве, Судзуки-сан, поэтому сможет вернуть нам Дзинсэя.

Судзуки была не так уверена: в словах Шарплесса было что-то уклончивое, отчего она заподозрила, что все может оказаться не так просто, как он дал им понять. К тому же как им вернуть ребенка после того, как он прибудет в Америку, если его приемные родители не согласятся его отпустить?

Но она промолчала и лишь кивнула, потому что приятно было видеть, как впервые за несколько дней, полных страдания, на лице хозяйки играет улыбка. Рано или поздно Шарплессу придется сказать Тёо-Тёо правду, но пусть они сначала проведут несколько мирных, спокойных дней!

Тем временем в американском консульстве Шарплесс неведомо для них проходил через свой собственный ад. Как только женщины ушли, он отправил капитану корабля телеграмму для Пинкертона, в которой сообщал, что Тёо-Тёо передумала и хочет вернуть мальчика. Готов ли он привезти Дзинсэя обратно в Японию?

Как и ожидалось, Пинкертон ответил напрямик: «Нет, Шарплесс, Тёо-Тёо согласилась передать опеку над мальчиком мне, его биологическому отцу, вместе с Хелен, и я не намерен возвращать его в Японию. Речь идет о судьбе ребенка, так что здесь нет места скоропалительным сменам решения».

Шарплесс не представлял, когда и как лучше всего сообщить об этом Тёо-Тёо. Он понимал, как подействуют эти новости на девушку, и без того пребывающую на грани нервного срыва, и совершенно не желал конфликта с местной жительницей, тем более что японцы все чаще выражали недовольство по поводу наплыва в Нагасаки гайдзинов, привлеченных сюда миссионерами и торговцами с Запада.

Он провел в консульстве всю ночь, посылая Пинкертону одну телеграмму за другой, переходя от уговоров к угрозам, но ни одна телеграмма не убедила Пинкертона отправить Дзинсэя обратно в Японию.

Ребенок был уже близко к американской границе, а Шарплесс сам подготовил для него документы, поэтому он ничего не мог сделать, не подставив себя под удар, и Пинкертон знал это.

Чувствуя мимолетные угрызения совести за то, как он поступил с Тёо-Тёо, Пинкертон отправил Шарплессу последнюю телеграмму, в которой просил сообщить ей, что с Дзинсэем все в порядке, он уже привык к отцу и Хелен, они будут любить и растить его как собственного сына и он никогда ни в чем не будет нуждаться.

И даже запоздало добавил, что, возможно, у Тёо-Тёо получится однажды приехать в Америку, где она сама увидит, как хорошо живется Дзинсэю, и поймет, что приняла верное решение. Конечно, он написал это не всерьез, а лишь в мгновение слабости, чтобы заглушить чувство вины.

После этого Пинкертон закрыл канал сообщения с Шарплессом: в конце концов, Тёо-Тёо-сан и Нагасаки остались для него в прошлом. Он хотел забыть о них, его будущим были Хелен и сын.

Четыре дня прошло в ожидании новостей от Шарплесса, и, когда он так ничего и не сообщил, Тёо-Тёо снова заволновалась.

— Подождите еще два дня, и мы пойдем в консульство поговорить с Шарплессом-сан, — сказала Судзуки, но на сердце у нее лежала тяжесть: она с самого начала подозревала, что вернуть Дзинсэя будет трудно, а то и невозможно.

Тёо-Тёо кивнула, полная решимости сохранять спокойствие ради служанки, которая все это время была для нее нерушимой скалой поддержки и верности. В доме стало пусто и холодно без звуков, постоянно издаваемых Дзинсэем, — его радостного лепета или недовольного плача по тому или иному поводу, — и Тёо-Тёо не знала, как бы справилась без заботливой Судзуки.

Судзуки с облегчением вздохнула: по крайней мере, у них есть два дня блаженного неведения, прежде чем придется выслушать плохие новости, а она не сомневалась, что они будут плохими. Но ее хорошее настроение продлилось недолго, потому что уже на следующий день она услышала звон колокольчика и, открыв дверь, увидела Шарплесса, нервно мнущего шляпу.

Ни слова не говоря, она провела его в гостиную, где уже ждала Тёо-Тёо, видевшая, как Шарплесс идет по дорожке через сад к дому.

При виде мрачного лица Шарплесса сияющая в предвкушении добрых вестей улыбка Тёо-Тёо медленно потухла, в сердце вонзились холодные льдинки, и она прошептала:

— Какие у вас для меня новости, Шарплесс-сан?