Настоящая радуга

Минаев отложил перо. Ветер, врываясь через открытое окно каюты, ворошил листы бумаги на столе. Пароход взял курс к берегу: кончались дрова. Деревня на холме была почти скрыта зарослями бананов, и только у деревянного причала купались, пересмеиваясь, полуобнаженные девушки. Вспомнилось, как за обедом гость капитана, командир бенгальского полка, рассуждал о том, что дерзость дакойтов объясняется недостаточной предусмотрительностью высшего командования. Минаев нахмурился. Запись того дня он закончил неожиданной фразой: «И чуден здесь божий мир! Смотришь кругом и начинаешь разуметь, зачем сюда забрался западный человек. Ведь кругом золотое дно».

На третий день показался Мандалай. И тут же скрылся в тучах мелкой пыли, которую поднимали повозки на высоких колесах. Долго пришлось ждать, пока найдется повозка, чтобы доехать до гостиницы, — до города было несколько километров. Гостиница была набита военными, чиновниками, представителями индийских и английских фирм. В грязном ресторане гудели голоса — от громких, принадлежавших офицерам, до сдержанных, опускающихся до шепота, — деловых людей. Было жарко, пыльно, и чудесные воспоминания о неспешном путешествии по Иравади вскоре были вытеснены новыми впечатлениями. В ресторане и холле, не стесняясь, разговаривали о недавних похождениях. Под окнами гостиницы прогромыхала телега с телами расстрелянных дакойтов.

— Они идут на казнь, улыбаясь и покуривая сигары, — сказал сосед по столу в ресторане.

— Надо быть более жестокими, — поддержал его офицер в расстегнутом красном мундире. — На той неделе они убили полковника Симпсона.

И снова Минаев пишет. И опять к услышанному прибавляются собственные выводы: «…боятся английских солдат. Солдаты вели себя отвратительно первые дни, напились и на базарах гонялись за бирманскими девками. Некоторые валялись по несколько часов на улице. Впечатление было мерзкое и сильное на туземное население». Это были панические дни в Мандалае. Гостиница питалась слухами о зверствах дакойтов. Профессору не советовали покидать ее стен. Управляющий гостиницей выспрашивал профессора, обзавелся ли он пистолетом, столь необходимым по настоящим временам. Пистолетом профессор не обзавелся и не собирался обзаводиться.

Пора было работать.

На следующий день Минаев отправился в громадный и роскошный монастырь, построенный бывшим бирманским послом в Париже. Монастырь был пустынен. В школе почти не было учеников. У ворот монастыри стояли на часах сипаи: хотя пора грабежей уже миновала и английских солдат отвели в казармы, потом: что отныне всё принадлежало британской короне, все-таки в монастыре осталось много соблазнительного. Бирманец, знавший о приезде Минаева и проводивший его в монастырь, посмотрел на сипая с нескрываемой ненавистью. И этот взгляд не укрылся от Минаева.

— При короле было много монахов и много учеников в школах, — сказал Минаеву монах. Теперь все разбежались. Что дальше?

— Жизнь будет продолжаться.

— Та жизнь, к которой мы привыкли, кончилась. А в будущее мы заглянуть не сможем.

Минаев кивнул. Он ответил по-русски:

— Лучше ли будет новое? Тех людей, которые могли бы сказать: «Да!» — еще нет. Да и что это будут за люди?

Монах кивнул головой, словно понял. А может, и понял по тону гостя.

Дни проходили в беседах с учеными монахами, в посещениях пагод и мастерских. Как то утром Минаева разбудил гонг. Он возвещал о начале аукциона. Аукцион дворцовых вещей, принадлежавших королю Тибо и его жене.

Немецкий делец хвастался потом за обедом молитвенником королевы и портретом в рамке с алмазами.

— Хотел бы я знать, что думают бирманцы об этом аукционе, — сказал Минаев, когда немец обратился к нему с вопросом, почему он в нем не участвовал: ведь там продавались и старинные рукописи.

— Какое нам дело, — искренне удивился немец. — Я не сочувствую англичанам. Но бирманцы могли вести себя умнее.

Полковник Слейден разрешил профессору, обладавшему солидными рекомендациями, ознакомиться с одной из захваченных библиотек. Библиотека был свалена в восемь громадных сундуков, а то, что не поместилось, валялось грудами рядом. Минаев начал именно с этих груд: он поднимал из пыли древние книги на пальмовых листах и складывал их осторожно на сундуки. К обеду проглядел более сотни книг.