Настоящие сказки Шарля Перро

Король подумал, что всё это произошло потому, что она считает его недостаточно красивым, и решил протереть себе лицо водой красоты, чтобы королева любила его посильнее. Склянка с этой водой стояла на камине в покоях королевы; она нарочно её там поставила, чтобы почаще на неё смотреть; но одна из служанок хотела убить щёткой паука, да и задела за склянку; та упала на пол, разбилась, и вся вода пролилась. Служанка быстренько всё вытерла, а затем, не зная, что ей делать, припомнила, что видела у короля в кабинете очень похожую склянку с прозрачной жидкостью; не говоря ни слова, она ловко стащила эту склянку и поставила её на камин в покоях королевы.

Но жидкость, которая стояла у короля в кабинете, служила отравой для принцев и важных вельмож, когда они совершали преступления; вместо того, чтобы рубить головы или вешать на виселице, им натирали лицо этой жидкостью, они засыпали и больше не просыпались. И вот как-то вечером король взял склянку и хорошенько натёр себе лицо; потом он заснул и умер. Маленький Прыжок узнал о том раньше всех и не преминул рассказать Привету, который велел ему бежать к Красавице Золотые Кудри и напомнить ей о бедном узнике.

Прыжок осторожно пробрался среди всеобщей толкотни, так как во дворце была большая суматоха по случаю смерти короля, и сказал королеве:

– Госпожа моя, не забудьте о бедном Привете.

Красавица Золотые Кудри сейчас же вспомнила о том, что претерпел Привет ради неё и о его великой верности. Не сказав никому ни слова, она вышла из дворца и пошла прямёхонько к башне. Там она своими руками сняла оковы с Привета – и ручные и ножные, – и, возложив ему корону на голову и королевскую мантию на плечи, сказала:

– Идите, мой дорогой Привет, жалую вас королевской властью и беру вас себе в супруги.

Он с благодарностью бросился к её ногам. А все подданные очень обрадовались, что у них будет такой повелитель.

Свадьбу сыграли такую весёлую, какой ещё никогда не бывало в тех краях. И Красавица Золотые Кудри долго жила с красавцем Приветом, и оба они были довольны и счастливы.

Нравоучение

Когда какой-нибудь бедняк
Тебя о помощи попросит,
Помочь ему не откажи никак:
Поступок добрый – добрый плод приносит.
Так наш Привет всем другом добрым был:
И карпа пожалел, и ворона избавил,
И даже совушку-дурнушку не оставил
И ей свободу возвратил,
А мог ли он тому поверить,
Что бедные ему зверки
Всю славу принесут, какой и не измерить,
Когда он королю хотел помочь в любви?
И как бы ни была девица та прекрасна,
И даже им едва не увлеклась она,
Он помнил короля, забыв о вздохах страстных,
И честь его была верна.
Безвинно вытерпел он злое заключенье,
Но в самый горький миг он мог торжествовать:
Ведь небо видит все мученья
И добродетели не может отказать.

Мари-Катрин д’Онуа Голубая птица

Жил-был некогда король, очень богатый и деньгами и угодьями. Умерла у него жена, и никах он не мог утешиться. Целую неделю не выходил он из своего кабинета да об стены головой бился, так был огорчён. Все стали бояться, как бы он насмерть не убился, а потому потихоньку на стены под ковры навешали пуховиков. Теперь уж он мог биться сколько ему угодно.

Все его подданные, потолковав между собой, решили идти его утешать, кто чем может. Иные приготовили важные и глубокомысленные речи, иные – более приятные и даже весёлые, но ничто не трогало короля, он еле слушал, что ему говорили. Наконец явилась к нему некая дама, укрытая всякими траурными чёрными крепами, вуалями да мантиями, и до того громко она плакала и рыдала, что король даже рот разинул. Она сказала ему, плача, что пришла не для того, чтобы попытаться утешить его горе, а чтобы увеличить его, ибо нет на свете ничего более справедливого, нежели оплакивать достойную женщину. Что до неё, так она сама потеряла самого лучшего мужа в мире и будет плакать о нём, пока глаз не выплачет. Сказав это, заплакала она вдвое громче, и тут же король, по её примеру, тоже зарыдал.

Он её принял лучше, нежели других. Рассказал ей о великих достоинствах умершей своей супруги, она же ещё больше о своём муже. И столько они тосковали об этом, что под конец уж и говорить больше было нечего.