Настоящий джентльмен. Часть 1

Года через два ее было не узнать. В своей половине платяного шкафа она запретила мне наводить порядок (а его наводить было нужно), вообще что-либо перевешивать или трогать.

Затем началась кампания по моему туалетному воспитанию. Стульчак на унитазе строго-настрого было запрещено оставлять в вертикальном положении, как это удобно мужчинам.

После посещения гостей она часто замечала: «Ты опять говорил только о себе».

Было время, когда Карен была востребована, зарабатывала вдвое больше меня и под предлогом занятости однажды заявила, что отныне посуду она руками мыть не будет, только в посудомойке, да и то когда есть время.

Против посудомойки принципиально возражал я, поскольку машина тратит огромное количество горячей воды, мыла, электричества ради нескольких тарелок и пары кастрюль. Следующие года два или три посуду мыл я. Ручками, губкой, щеткой.

Наш аквариум стоял, подсвеченный невидимой лампой, как живая картина. Золотые, неоновые, серебряные рыбки плавали в зеленых зарослях среди жемчужных пузырьков. Две гуппи всегда плавали парой. Самочка, та, что больше своего самца, загрустила, стала прятаться на дне, на теле проступили белые пятна. «Надо везти ее к ветеринару» — сказала Карен решительно. Интернета тогда еще не было, стали шарить по деловым телефонным справочникам. Ближайшего специалиста по тропическим рыбкам нашли только в Оксфорде.

— Я поеду в Оксфорд, откладывать нельзя, рыбка умрет.

— Как ты поедешь? Я тебя отвезти не могу.

— Тогда я поезду на такси.

— Ты с ума сошла! Подумай, во что это нам обойдется! На эти деньги можно купить сто рыбок!

— Мне плевать! — сказала Карен с горящими глазами и добавила, как припечатала:

— Ты не понимаешь. Они образуют пару на всю жизнь!

Пришлось терпеливо вступать в пространную беседу о высоких моральных качествах гуппи, об их верности друг другу до самой смерти, чего никакими деньгами не измерить.

Часа два ушло, чтобы убедить Карен, что поездка на такси в Оксфорд — идея плохая, хотя бы потому, что больная рыбка такого путешествия не перенесет. В конце концов она к ветеринару не поехала, но мой авторитет и репутация потерпели серьезный урон.

Карен нередко говорила с вызовом и непонятной мне гордостью о том, что результат по математике у нее — 3 процента. Грубо говоря, из ста вопросов она могла ответить только на три. Думаю, что, как человек гуманитарной сферы, она считала математику изобретением, которым мужчины подчиняют себе женщин всеми этими косинусами или, не дай Бог, интегралами.

Гордыня, как известно, наказуема. Нашей фирме нужно было предоставлять в налоговую инспекцию регулярные отчеты. Я занимался строительством нашей квартиры, мыл посуду, писал передачи для Би-би-си, и мне постепенно и довольно искусно удалось свалить обязанности финансового директора на Карен. И что вы думаете? Через несколько месяцев она прекрасно разбиралась в бухгалтерии, готовила бумаги, считала на калькуляторе.

Мой друг Виктор Боровский, профессор Лондонского университета, историк театра, написал толстую книгу, биографию Шаляпина. (Шаляпин, для справки, получил написание своей фамилии во Франции, где звук “Ш” изображается буквами “Ch” — Chaliapin. Это же написание было принято и в Англии. Когда Боровский показывал свой труд знакомым англичанам, те нередко не могли дочитать до конца фамилию и задавали Боровскому вопрос — Chali who?) Свой многострадальный 600-страничный опус, вышедший в престижном издательстве Hamish Hamilton, Боровский подарил и нам. Я снял книгу с полки, прочитал автограф.

«Всеволод Борисович, ебёнть! — написал Боровский. — Не могу охватить умственным взором — твои Битлы помогли моему Шаляпину. Спасибо за все, не только за книгу. Твой Витя. Karinka, I love you too!»

Вот тут уважаемый профессор сильно лажанулся. Выражение «I love you too» выходит далеко за рамки своего буквального перевода. Для примера — типичный диалог двух ссорящихся девочек:

— You are ugly and stupid!

— I love you too!

Другими словами, если вы хотите вежливо послать кого-нибудь на три буквы, скажите ему (ей): «I love you too!»

Неудивительно, что Карен, прочитав такое дружеское посвящение, взвыла диким вепрем на поставленных в театральном училище голосовых связках и зашвырнула книгу в другой конец квартиры.

За годы совместной жизни много о чем довелось побеседовать и даже поспорить. Например — как надо писать адрес. «У нас — все просто и логично, — объяснял я, — в какую страну письмо? В Англию. А в Англии в какой город? Лондон. А в Лондоне — какая улица и район? А на этой улице — какой дом? А в доме — какая квартира? А в квартире — кому?». «Ничего подобного, — хладнокровно отвечала Карен, — кому ты пишешь письмо? В какой квартире он или она живет? Затем — в каком доме? На какой улице? В каком городе, в какой стране?».

Из простого написания адреса восставала философская мысль о взаимоотношении личности и государства. Советские адреса начинались со страны, британские начинались с личности.

Еще мы спорили — в какой стране лучше система образования?