Настоящий джентльмен. Часть 1

Барри посмотрел на меня внимательно, даже с каким-то интересом, и поднял трубку телефона. Вскоре в его кабинете появился человек из HR, из отдела кадров. Это был высокий англичанин без всяких признаков эмоций на лице, напоминавший высушенного богомола. Он появился с моей личной папкой, с которой уже успел ознакомиться.

«У вас в этом году есть еще 19 неиспользованных дней отпуска, — сказал он, — почему бы вам их сейчас не использовать? А когда вы вернетесь, мы оформим ваш уход. Так что не стоит волноваться». На лице его появился намек на улыбку, хотя, может быть, это мне только показалось.

24 мая 1984 года у меня — день Свободы. Чуть было не сказал Независимости, но это было бы неверно: небольшая зависимость осталась. В этот день я покинул штат Русской службы и стал «свободным копьем» (freelance), продолжая делать свои еженедельные передачи.

Еще от технических переводов с Галочкой у меня осталось умение пользоваться диктофоном. Машина была шикарная — выносной пульт с микрофоном и кнопкой записи с перемоткой. Надиктовал фразу, не понравилось — перемотал назад, прослушал и перезаписал в нужном месте. Редактирование текста, таким образом, происходило еще до его распечатки, на ленте был записан чистовой вариант. Я садился за пишущую машинку, присоединял к диктофону ножную педаль, наушники и печатал как секретарша, которой начальник надиктовал деловое письмо.

На Би-би-си постоянно организовывали какие-нибудь курсы. Помню, после повышения меня отправили учиться на целый месяц в пустовавшее тогда здание Langham Hotel [13] через дорогу от Broadcasting House. Нам читали лекции по профессии продюсера. Скука была такая, что я для спасения души медитировал, медленно выводя на листе бумаги каллиграфическим почерком, как на школьном уроке чистописания, разные пришедшие в голову слова — свои имя и фамилию, тексты джазовых стандартов вроде Sometimes I’m happy, sometimes I’m blue, my disposition depends on you. Для идиотского счастья тут же писал «машинный перевод» на русский: «Иногда я счастливый, иногда я синий, моя диспозиция зависит на ты!»

Много лет прошло, вся эта продюсерская наука из головы выветрилась, а вот каллиграфия осталась, и мои поздравительные открытки, написанные с нажимом и хвостиками, неизменно пользуются успехом.

Одну из лекций на этих курсах читал юрист, специалист по трудовому законодательству. «На Би-би-си, — пояснил он, — штатный персонал находится на постоянном пенсионном контракте, кроме того, их права защищают профсоюзы. Уволить такого сотрудника очень нелегко, но это порой бывает необходимо из-за его профнепригодности или несоответствия должности. Задача менеджера — подготовить юридически обоснованные дела на увольнение. Процесс этот небыстрый, он может длиться более года». Я был сам свидетелем нескольких подобных дел, наблюдал это медленное, но неостановимое затягивание дисциплинарной удавки вокруг какой-нибудь личности, которая не совсем понимала происходящее, возмущалась, протестовала, проходила как все стадии умирающего, описанные у Кюблер-Росс — отрицание, злость, попытку сделки, депрессию, но конец, как правило, всегда был один. Система сбоя не давала. Именно во время этой лекции у меня в душе зародились первые сомнения — хочу ли я заниматься подобным делом?

Были еще курсы, совсем недолгие и безобидные, — три дня обучения машинописи десятью пальцами. Думаю, все знают классический кадр чёрно-белого кино: мужественный герой с сигаретой в зубах в клубах табачного дыма двумя пальцами выстукивает что-то на своём «Ремингтоне». Меня такой идеал никогда не манил. Во-первых, я не мужественный, во-вторых, некурящий программный ассистент, которому надо ежедневно выдавать несколько страниц текста. Другими словами, пришла пора переходить с двуперстной системы на десятиперстную.

Ещё в конце шестидесятых на гастролях я познакомился с девушкой, которая поведала мне свою историю. Почти каждую ночь ей снился сон, что она печатает на машинке. Она отчетливо видела расположение клавиш, ставила на них пальцы так, чтобы руки не двигались. В советское время доступ к пишущим машинкам был ограничен, а сами машинки с образцами букв были зарегистрированы «где надо», поэтому когда у моей знакомой встреча с пишущей машинкой все же состоялась, она, к вящему изумлению окружающих, да и самой себя, начала на ней бегло печатать.

Я время от времени вспоминал эту девушку с некоторой завистью — вот бы и мне так! — но обучающие сны не шли, и мне пришлось идти на курсы. За три дня всех навыков не приобретешь, вслепую печатать не научишься, но руки на “о, л, д, ж” (правая) и “а, в, ы, ф” (левая) мне поставили. Клавишу пробела с тех пор я нажимаю только большими пальцами.