Настоящий врач скоро подойдет. Путь профессионала: пройти огонь, воду и интернатуру

Я как мог скрывал от коллег прием таблеток от ВИЧ, но из-за регулярной тошноты приходилось подозрительно часто отлучаться в туалет.

Я подумал о том, каким дерганым стал, когда обзавелся собственным набором пузырьков с таблетками. Я не хотел, чтобы коллеги знали, как или когда я принимаю лекарства, а также что эти таблетки вытворяют с моими внутренностями. Каждая проглоченная пилюля казалась мне крошечной ручной гранатой, готовой рвануть в самый неожиданный момент, чтобы я согнулся пополам от боли или побежал в туалет испражниться собственными мозгами. Я не хотел, чтобы другие врачи знали, что я иногда отлучаюсь во время обхода пациентов из-за рвотных позывов или что мой кишечник разрывает изнутри, – мне не хотелось чувствовать осуждение. Возможно, Дре тоже казалось, что ее будут осуждать. Вероятно, ей просто было нужно, чтобы ее оставили в покое.

Вместе с тем что-то в ней подсказывало мне, что ее можно вразумить. Может быть, дело было в том моменте, когда она трогала мое лицо, возможно, тем самым она шла со мной на контакт. Наверное, я был человеком, с которым ей хотелось установить связь. Мой разум судорожно перебирал все возможные варианты. Если бы я мог отыскать к ней подход, чтобы подбодрить или найти с ней какой-то общий язык, то, быть может, мне удалось бы достучаться до нее и узнать подробности анамнеза, как это сделал бы О’Коннел. Кто-то уж точно должен был это сделать: осознавала она это или нет, Дре была очень сильно больна. Без таблеток от ВИЧ она могла умереть в считаные месяцы, а если у нее действительно был нейросифилис, то ситуация могла оказаться еще сложнее. Нам нужно было узнать про нее как можно больше. Для этого, однако, требовалось сидеть рядом, общаться с ней, чтобы понять, что именно ею движет. Этого нельзя было добиться, читая учебники или ябедничая.

– Превосходный доклад, – сказала доктор Шанель, когда Лалита закончила. – Есть что кому-нибудь добавить?

Эшли бросила на меня взгляд и приложила руки к лицу, сдерживая смех.

Пришло время ябедничать. Теперь, когда я рассказал Эшли, выбора не было.

– Да, – сказал я. – Меня вызвали к пациентке сегодня утром, потому что у нее в кармане рубашки лежало что-то, похожее на марихуану. – Все дружно закивали. – Я отдал ее старшей медсестре.

– Замечательно, – сказала доктор Шанель. – Ну что, пройдем к пациенту?

Судя по всему, эта информация не имела особого значения. Но откуда мне было знать? Я бы не сказал Дре, что сообщил про наркотики остальным. Пока мы шли по коридору девятого этажа, доктор Шанель снова положила мне на поясницу руку.

– У тебя все нормально?

– Справляюсь потихоньку.

Это было правдой только отчасти. Хотя я и не подавал виду, продолжая работать, внутри меня пульсировала тревога, и за последние восемнадцать часов я снова перешел в режим непрекращающегося скрежета зубами. Обсуждение непростой ситуации с Дре помогало отвлечься, но спасение было лишь временным. Тысячи мыслей грозили выплеснуться из меня в ответ на простой вопрос Шанель, правда, это было не время и не место, чтобы становиться пациентом. У нас был обход, и впереди много работы.

– Дай знать, если понадобится «Зофран», – речь шла о сильном противорвотном средстве. – Дорогое, но эффективное.

Шанель слегка улыбнулась, и я сделал в ответ то же самое.

– Спасибо, что помогаете мне через все это пройти, – тихо сказал я, вспоминая поток матерных слов, что сыпались из меня днем ранее. Первый месяц интернатуры я восхищался Байо, человеком, который мог справиться с любой клинической проблемой, однако в Шанель увидел нечто другое, заслуживающее не меньшего восхищения. Она прекрасно справлялась с ролью наставника, и в ее присутствии мне было комфортно говорить и делать что угодно. Если мне хотелось устроить истерику, я мог дать себе волю, зная при этом, что она не станет думать обо мне хуже.

Не все пациенты жаждут получить помощь.

И если врач хочет помочь человеку чувствовать себя лучше и прожить дольше, порой необходимо упорство.

– Расскажи пациентке о нашем плане лечения, – тихо сказала она, проведя пальцами по хвостику. Секунду спустя наша группа выстроилась подковой вокруг Дре. Головы постепенно повернулись в мою сторону, и я прочистил горло, пытаясь понять, насколько фамильярно следует себя вести с пациенткой перед остальными ординаторами. Я узнал такие подробности ее личной жизни, а мы с ней успели обменяться всего парой слов, и то про марихуану.

– Это ты, Эм? – спросила она.

Я залился краской из-за произнесенного ею прозвища.

– Я здесь. На самом деле тут все врачи. Прежде чем мы начнем, скажите, какое обращение вы предпочитаете – по имени или по фамилии?

– Просто зови меня Дре, – ответила она.