Настоящий врач скоро подойдет. Путь профессионала: пройти огонь, воду и интернатуру

– Одна из медсестер написала мне на пейджер, – начал объяснять я, сделав паузу, чтобы подобрать подходящую формулировку, – потому что в вашей блузке было кое-что найдено.

– На мне нет блузки.

Действительно не было.

– В вашем бюстгальтере.

– На мне нет бюстгальтера.

Я начинал злиться и с силой выдохнул:

– Мне написали, потому что медсестра нашла кое-что и хотела, чтобы я взглянул.

– Ну так взгляните, – сказала женщина, повернув ко мне голову. Наши глаза поравнялись, и я безмолвно вздрогнул. Ее глаза были практически полностью белыми, словно неубранный снег на тротуаре. Как это могло случиться? Несколько перекати-поле пролетели по безмятежной равнине, которой стал в тот момент мой разум. Мой дифференциальный диагноз состоял исключительно из глаукомы. Моранис, наверное, мог бы запросто назвать тридцать потенциальных причин того, почему ее глаза могли так выглядеть.

– А куда мне смотреть? – спросил я.

– Сюда, – ответила она, показывая на стопку одежды. – Скорее всего, где-то здесь.

Она кивнула в угол комнаты – возможно, что-то да видела. Я снова посмотрел ей в глаза в надежде найти какую-то зацепку, которая бы все связала воедино, которая бы объяснила ее глаза, бугорки на коже и ВИЧ. Тупик. Я взял в руки рубашку в красно-черную клетку и шорты. В нагрудном кармане рубашки лежал небольшой полиэтиленовый пакетик с чем-то, напоминающим марихуану.

– Это в медицинских целях, – безразлично сказала пациентка.

– Правда? – спросил я с оптимизмом.

– Да.

– А для чего?

Она фыркнула:

– Я слепая. Бездомная. У меня СПИД. Продолжать?

– А для чего… именно?

Я был вполне уверен, что использование марихуаны в медицинских целях в штате Нью-Йорк незаконно. Может, больным СПИДом делали исключение? Я должен был это знать.

– Мне хочется вам верить.

– Тогда верьте мне.

– А у вас есть на нее рецепт?

Она отклонилась назад.

– А если и нет?

Я нахмурился:

– Я в сомнениях. Полагаю, мне придется, я…

Она покачала головой:

– Зачем вы так со мной поступаете?

Я посмотрел на зеленые листья в пакетике и снова вздохнул:

– Вы же понимаете, что мне придется об этом доложить.

Забавно было слышать, как я произношу эти слова. Должен ли я был об этом доложить? Я не был в этом уверен. В медицинской школе я часто имел дело с наркоманами, но никто из них никогда не приносил наркотики в больницу. Как по мне, это была работа охранника, а не интерна.

– Вы не обязаны это делать, – она обнажила свои желто-коричневые зубы. – Пожалуйста, пожалуйста, не надо.

В голосе пациентки слышалась нотка отчаяния, и я действительно не знал точно, как должен поступить. Был ли я очередным человеком, который пытался усложнить ей жизнь? Или же ответственным интерном, должным образом изъявшим запрещенный предмет и доложившим о нем? Как бы то ни было, какой смысл забирать у слепой бездомной, больной СПИДом, марихуану? Это казалось запредельной жестокостью. Как это соотносилось с заповедью «Не навреди»?

Общаясь с пациентом, очень важно уделять ему полное внимание, а не думать сразу о куче вещей. Иначе можно упустить необходимую для лечения информацию.

Я принял быстрое решение спрятаться за белым халатом.

– Мне не хотелось бы использовать эту фразу, но я просто делаю свою работу.

– Подойди, – сказала женщина, жестом подзывая к себе. – Подойди. Ближе.

– У нас обход, – сказал я, планируя было сбежать, но затем вспомнил совет, который мне дал Бенни, и передумал. Если Бенни меня чему-то и научил, так это тому, насколько важно уделять пациенту свое время и свое полное внимание. То же самое проповедовал и Джим О’Коннел. После разговора с Бенни и того случая, когда я поймал себя на том, как пытаюсь улизнуть от Питера Ландквиста, я заставлял себя целиком отдаваться своим пациентам. Интерны были нужны в шести местах одновременно, и пейджер не умолкал ни на секунду. График был плотный – встречи, обход, заполнение медкарт, – однако работа была непредсказуемой. Разговор с пациентом зачастую казался чем-то необязательным, даже когда это было не так.

Я снял белый халат и присел на край кровати.

– Как тебя зовут? – спросила пациентка.

– Доктор Маккарти. Мэтт Маккарти.

– Мэтт Маккарти… Эм энд Эм.

– Эм энд Эм, прямо как конфетки.

– А еще рэпер. Эминем.

– Точно, – сказал я. – А как мне звать вас? По имени или…

– Называй меня Дре, – сказала она, хихикнув себе под нос. – Ты Эм, а я – Дре.

– Отлично.

Она покачала головой:

– Так почему ты хочешь на меня наябедничать?

Я едва не фыркнул. Она нашла путь в самое сердце моей дилеммы.

– Я не хочу. Как я должен поступить?