Настоящий врач скоро подойдет. Путь профессионала: пройти огонь, воду и интернатуру

Я подумал про своих друзей и про то, что скажут они. Как бы то ни было, прежде всего нужно было поговорить с отцом и матерью. Я давал пациентам советы о том, как рассказать про диагностированный им ВИЧ партнерам, но не родителям. Несколько минут спустя я уже разговаривал с ними обоими по телефону. Благодаря детству, проведенному за просмотром TBS и Lifetime[68], я знал, как начать разговор.

– Мам… Пап… Вы сидите? – мрачным голосом спросил я. – Боюсь, у меня для вас плохие новости.

Я представил, как они сидят в гостиной с удивленными лицами всего в паре метров друг от друга, у каждого в руке по телефонной трубке.

– Сегодня я брал кровь и укололся, – тишина. – Я случайно ввел себе ВИЧ. Сотни тысяч…

Я замолчал. До меня дошло, что мои прикидки были ошибочными – никто не мог знать, сколько именно вирусных частиц попало в мой палец. Я не помнил результаты последних анализов Дэвида – вполне вероятно, что концентрация была еще выше. Мои родители заговорили, но я слышал лишь обрывки фраз:

«Ох дорогой ты в порядке когда почему твоя работа приезжай домой любим обойдется».

Мысленно я был в другом месте, пытаясь вспомнить точное значение вирусной нагрузки Дэвида. Разве она была не около миллиона? А это вообще имело значение? Я вернулся к разговору с родителями.

– Понятное дело, это был просто кошмар, – сказал я.

– Знаешь, Мэтт, – сказал мой отец, слегка повысив голос. – Не хочется этого говорить, но такого бы в жизни не случилось, если бы ты был дерматологом.

Это была одна из наших старых шуток, которой ему всегда удавалось меня рассмешить. Обменявшись обнадеживающими словами, мы попрощались, и я заполз обратно в кровать.

Глава 21

На следующее утро я увидел свое отражение в окне спальни – мое лицо, обвисшее и искаженное, словно с картины Дали, – а в голове в это время крутились десятки чисел. Я провел предрассветные часы, штудируя исследования о передаче ВИЧ – надеялся, что, в точности рассчитав риск, смогу установить четкие статистические границы, которые как-нибудь сдержат происходящий кошмар. Числа, однако, лишь подчеркнули реальность моего положения: небольшое количество несчастных все-таки заражаются вирусом от укола иглой, и я мог оказаться в их числе. Мне оставалось лишь принимать таблетки, скрестив пальцы, и ждать.

Во время бритья я опробовал разные бесстрашные выражения лица. Что, если я порежусь? Зараженная ВИЧ кровь тогда стечет в раковину? Я закрыл глаза и отложил бритву. Теперь, когда малодушный страх начал сходить на нет, ему на смену пришло не менее ужасное чувство – стыд. Мне было не по себе от мысли о возвращении в больницу. Как я посмотрю в глаза Дэвиду? Или Эшли? Я был обузой, представлял опасность для себя и окружающих. Как теперь Ариэль, Лалита и Меган смогут мне довериться? Как вообще я смогу теперь иметь дело со всеми этими больными СПИДом пациентами – теми, что чахли у меня на глазах? С какой стати им доверять врачу, настолько безалаберному, что он случайно сам стал одним из них?

Причем это было только начало. Куда более пугающими были долгосрочные последствия для моей репутации и карьеры. Все интерны в моей группе чувствовали, что от них требуется – пускай об этом и не всегда говорилось напрямую – каждый день совершенствоваться: быстрее ставить диагнозы, более грамотно делать запись в медкарте, разбираться в наших пациентах и их болезнях лучше, чем все остальные в больнице. Стремясь к этому, мы втихомолку вкалывали, задерживаясь на работе, чтобы поговорить с родными пациента, или приходя пораньше, чтобы почитать про какую-нибудь загадочную болезнь. Причем во многих случаях мы делали все это, нарушая строгие больничные правила, регламентирующие рабочие часы. Об этих нарушениях никто не знал, потому что мы официально не отмечали время прихода или ухода – просто оставались, пока работа не будет сделана. А работы всегда был непочатый край.

У интернов редко хватает времени на общение и совместное времяпрепровождение. Однако сплетни все равно разлетаются по больнице мгновенно.

Отсутствие контроля позволяло нам лучше заботиться о своих пациентах, так как давало возможность обходить правила, и я боялся, что злосчастный укол иглой лишит меня этой возможности. Что я перестану быть очередным безликим врачом в белом халате, превратившись в того самого парня, которого все знают, за которым нужно присматривать, и от своей ошибки пострадаю не только я.

Я задумался о том, насколько далеко разлетелась новость о случившемся в изолированном мире нашей больницы. Хотя у нас и не было особо времени на общение, на сплетни время находилось всегда. Я всегда знал, если кто-то облажался, забеременел или пытался забеременеть. Было довольно просто получить огромное количество информации сомнительной достоверности о коллегах, с которыми я и словом не обмолвился. Я мог только догадываться, что скажут про меня. Что расскажет о случившемся Эшли? Как опишет произошедшее Карлтон?