Настоящий врач скоро подойдет. Путь профессионала: пройти огонь, воду и интернатуру

Лалита начала рисовать на маркерной доске, а я залез в карман своего халата, где лежали таблетки. Я вертел их по очереди между пальцами, думая о том, как долго еще они будут частью моей жизни. Было неправильно думать о собственном здоровье, ведь мы еще не закончили говорить о пациентах, но я ничего не мог с собой поделать. Доктор Шанель сказала, что мне придется пить все эти лекарства минимум четыре недели, а может, и дольше. Может, всю оставшуюся жизнь.

– Удача снова на твоей стороне, – сказала Эшли мне после обхода. – Сегодня собрание интернов.

Я покачал головой:

– Это еще что?

– Я забираю на час твой пейджер, пока ты обедаешь с остальными интернами и делишься с ними переживаниями.

Интерны изо всех сил стараются быть настоящими врачами. Или, по крайней мере, казаться такими. И давать волю эмоциям даже в баре казалось немыслимым.

Эта идея пришлась мне по душе – по большей части. Мне столько всего хотелось сказать и обсудить. Давалась ли остальным интернатура так же непросто, как мне? Или же они беззаботно плыли по течению, как, в моем представлении, это было у Карлтона. Я все еще не встречал всех интернов – в том, чтобы провести три года в небольшой компании из четырех человек, определенно были свои плюсы, однако подобная изоляция казалась одновременно и значительным недостатком. Из всей группы, с которой мы начали год, я успел поговорить, наверное, только с половиной. Лишь с несколькими мне довелось попить пиво, и я никогда не видел, чтобы кто-нибудь давал волю эмоциям. Мы все пытались быть настоящими врачами, при этом сохраняя свою индивидуальность. Это было изнурительно.

– Как бы то ни было, – сказала Эшли. – У тебя целый часовой перерыв.

Я вышел из переговорной и направился по длинному коридору, чувствуя урчание в животе. Было почти пора глотать таблетки. Проигрывая в голове свой разговор с Дре, я стал обдумывать новую тактику. Сыграть хорошего полицейского? Рассказать ей про то, что случилось со мной? Умолять?

Я зашел в битком набитое помещение, где проводилось собрание интернов. Моложавый врач – старший ординатор по имени Дэйв – стоял у маркерной доски, обращаясь к почти сорока интернам, сидевшим на стульях. В левой руке он держал иглу-бабочку, а в правой – жгут. Я изучил комнату в поисках знакомых лиц и побрел к столу с бумажными тарелками, газировкой и пиццей.

– Семь случайных уколов иглами в этом году, – громко объявил Дэйв, поправляя очки. – Это слишком много, – я сделал первый укус, поймав на себе несколько взглядов. – Вы уже должны это делать на автомате.

Его глаза встретились с моими, и я почувствовал прилив гнева. Предполагалось, что мы будем общаться, а не слушать разглагольствования.

– Сегодня мы поговорим о том, как правильно брать кровь, – продолжал он. – Самое главное, как и в любой другой процедуре, – это сосредоточиться. Нельзя спешить, нельзя делать тяп-ляп. Относитесь к своей работе с гордостью.

Казалось, он говорит напрямую со мной, подразумевая, что моя оплошность была как-то связана с недостатком уважения к профессии. Тем не менее, переварив его слова и оглядев комнату, я испытал облегчение. Значит, не только я. Мои коллеги тоже укалывались иглами. По идее, мы вообще не должны были брать у пациентов кровь – в больнице для этого работали профессиональные флеботомисты. Тем не менее, когда кому-то из них не удавалось отыскать вену или убедить пациента в необходимости анализа крови, нас вызывали разобраться. Не проводилось никакого ознакомительного семинара, на котором бы нам показали, как правильно брать кровь. Как и многому другому, мы были вынуждены учиться этому самостоятельно.

Я снова осмотрел комнату, заглядывая каждому интерну в глаза в поисках намека на дискомфорт или страдания – намека на то, что кто-то еще разбирался с последствиями случайного укола иглой. Кроме усталости на лицах, однако, я почти ничего не увидел. Когда с жирной пиццей было покончено, я заметил, как некоторые интерны украдкой хватаются за пояс, проверяя свои пейджеры, которых на этот единственный час на месте не было.

Кто-то взял меня за руку. Это была Ариэль. Клубок ее кудрявых рыжих волос был теперь разделен на два хвостика, как у Пеппи Длинныйчулок.

– Пойдем, – прошептала она, направляя меня к выходу, – в «Вендис».

Мы молча шли по коридору, доедая пиццу. Это была первая нормальная еда, побывавшая у меня во рту после фалафеля из палатки. Ариэль улыбнулась и нежно похлопала меня по спине, словно я был ребенком, а она хвалила меня за то, что я ем.

Из-за расписания наших дежурств я общался с Ариэль больше во время обходов, чем наедине. Она почти ничего не знала про меня, равно как и я про нее, но внезапно я почувствовал, будто мы старые друзья. Мы многое вместе пережили в интернатуре: ей этого было достаточно, чтобы прийти мне на выручку, когда собрание интернов обещало принести больше тревоги, чем успокоения.