И вот он плывет над постелью и видит самого себя. Вода стекает по его коже, собирается в лужи, из его пор вместо пота выползают муравьи, и вот они уже кишат. Он весь черный под их массой. Он падает обратно в тело и кричит, и колотит по муравьям, они падают на простыни и превращаются в крохотные огоньки, и он скидывает их, но их все больше, они ползут из его пор, как из муравейника, не быстро и не медленно, но неотвратимо, снова покрывают его. Он кричит и слышит шорох у постели, какие-то фигуры; ему кажется, что он узнает их, это доктор и мисс Ма и еще одна, чуть позади. В комнате темно и что-то отсвечивает красным, как огонь камина. Он видит их лица, но они плывут и тают и обращаются в собачьи морды, собаки хохочут и тянут к нему лапы, а когда лапы касаются его, они холодны как лед, и он кричит и пытается ударить по этим лапам-рукам. Один из псов наклоняется к нему и прижимается мордой к его щеке, его дыхание воняет жаром и мышами, его светящиеся глаза прозрачны, точно стекло, и в них он видит женщину, она сидит на берегу реки, наблюдая за двумя слившимися телами, и он тоже видит их, коричневые руки обнимают широкую белую спину, бледную и заляпанную песком, их лица прижаты друг к другу, оба тяжело дышат. На песке лежит лодка, женщина садится в нее и плывет прочь, он пытается подняться, но вот его уже обнимают смуглые руки, и снова наваливается сонливость, снова жар, и песья морда раздвигает губы, шершавый язык проникает к нему в рот. Он пытается подняться, но его окружают со всех сторон, он вырывается, но падает навзничь, обессиленный. Он спит.
Он просыпается через много часов и ощущает холодное влажное полотенце на лбу. У его постели сидит Кхин Мио. В одной руке у нее полотенце, которое она прижимает к его лбу. Он касается другой руки. Она не двигается.
– Кхин Мио…
– Тише, мистер Дрейк, спите.
Эдгара продолжало лихорадить до рассвета. Это было уже третье утро его болезни. Он проснулся и никого не обнаружил рядом. У постели на полу стояла пустая миска из-под воды, на ее краю лежали два полотенца.
Голова болела. Прошедшая ночь казалась лихорадочным бредом, Эдгар снова лег и попытался вспомнить, что же было на самом деле. Проступили какие-то образы, странные и неприятно волнующие. Он повернулся на бок. Влажные простыни холодили. Эдгар провалился в сон.
Проснулся он от того, что кто-то окликал его, голос был мужской. Он повернул голову. Рядом сидел доктор Кэррол.
– Мистер Дрейк, сегодня вы явно получше.
– Да, мне тоже так кажется. Мне гораздо лучше.
– Что ж, я рад. Последняя ночь выдалась тяжелой. Даже я начал волноваться… а я видел бессчетное количество больных малярией.
– Я ничего не помню. Только что видел вас, и Кхин Мио, и мисс Ма.
– Кхин Мио здесь не было. Вероятно, привиделось в бреду.
Эдгар поднял взгляд на Кэррола. Доктор смотрел внимательно, лицо его было строгим и каким-то невыразительным.
– Да, наверное, привиделось, – пробормотал Эдгар, повернулся и снова заснул.
В последующие дни лихорадка возвращалась еще несколько раз, но приступы были уже не такими сильными, и страшные видения не терзали его. Мисс Ма покинула пост у его постели, чтобы заниматься пациентами в больнице, но время от времени заходила проведать его. Она приносила ему фрукты, рис и суп, пахший имбирем, от него Эдгар потел, а когда мисс Ма обмахивала его веером, его пробивал озноб. Однажды она пришла с ножницами, чтобы подстричь его. Доктор пояснил, что шаны верят, что это помогает победить болезнь.
Потихоньку Эдгар начал вставать. Он сильно исхудал, одежда болталась на его длинной фигуре еще свободнее прежнего. По большей части он сидел на террасе, глядя на реку. Доктор пригласил музыканта сыграть для него на шанской флейте, и Эдгар, устроившись на постели под москитной сеткой, слушал.
Однажды ночью ему послышались звуки фортепиано. Тихая музыка струилась над лагерем. Эдгару показалось, что это Шопен, но мелодия изменилась, ускользая, – печальная песнь, какой он никогда раньше не слышал.
Постепенно на лицо вернулся румянец, и Эдгар снова начал завтракать и обедать с доктором. Кэррол расспрашивал о Катерине, и Эдгар рассказал, как они познакомились. Но чаще он слушал. Истории о войне, об обычаях шанов, о людях, что правят лодками не веслами, а собственными ногами, о монахах с волшебными способностями. Доктор сообщил, что отослал описание нового цветка в Линнеевское общество и что начал переводить на шанский “Одиссею” Гомера:
– Это моя любимая книга, мистер Дрейк, и одна из тех, что имеют для меня наибольшее личное значение.
По его словам, он переводил “Одиссею” для шанского сказителя, который попросил его рассказать легенду “из тех, что рассказывают по ночам у лагерных костров”.
– Я добрался до песни Демодока. Не знаю, помните ли вы ее. Он поет о разграблении Трои, и Одиссей, великий воин, плачет, “как плачут женщины”.
Ночью они отправились слушать музыкантов, ударные, цимбалы, арфы и флейты, сплетающиеся джунглями звуков. Просидели с музыкантами до глубокой ночи. Вернувшись к себе, Эдгар вышел на террасу, чтобы послушать еще.