Настройщик

Бо Нау рядом с ними сказал что-то по-шански. Караульный подошел к ним и взял пони за поводья. Англичане спешились и прошли за частокол.

Войдя на территорию форта, Эдгар почувствовал какое-то движение вокруг, и на мгновение ему показалось, что они попали в ловушку. Но к ним никто не приближался. Люди склонялись перед доктором, волна поклонов сопровождала их, обнаженные спины блестели от пота, оружие бряцало.

Доктор Кэррол шагал быстро, и Эдгар догнал его только у строения. Когда они поднимались по ступенькам, он обернулся, еще раз оглядев спины воинов, ощетинившийся частокол и лес за ним. Свиристели цикады, а у него в голове эхом звучало одно-единственное слово. Человек у ворот назвал Кэррола не доктором и не майором, а “бо” – шанское слово, которое, как Эдгар уже знал, употребляется при обращении к высокопоставленным военачальникам.

Кэррол снял шлем и сунул под мышку. Они вошли внутрь.

В течение нескольких долгих вдохов и выдохов они стояли в темноте, пока глаза не привыкли и не начали различать смутные фигуры. Там находилось несколько князей, сидевших полукругом, все в самых парадных одеждах, какие Эдгар только видел в Бирме: расшитые драгоценностями, похожие на одеяния кукол, танцевавших на йоктхе пве, блестящие куртки с парчовыми воланами на плечах, короны, формой напоминающие пагоды. При появлении англичан все разговоры смолкли. Кэррол повел Эдгара вдоль полукруга сидящих к двум свободным подушкам. Позади каждого из князей в темноте стояли люди, почти неразличимые в тусклом мерцании маленьких светильников.

Они сели, все в той же тишине. Потом один из князей, пожилой мужчина с аккуратно расчесанными усами, произнес длинную речь. Когда он замолчал, Кэррол что-то ответил ему. Он показал на настройщика, и тот разобрал: “Дейли, подполковник, Хильдебранд”, но больше не понял ничего.

Когда Кэррол закончил, вступил другой князь. Доктор повернулся к Эдгару:

– Все в порядке, подполковник. Вас встретили благожелательно.

Встреча началась, и вскоре ночь потерялась в сверкании драгоценных камней и сиянии свечей, в певучих звуках незнакомого языка. Эдгар быстро начал скатываться в дремоту, так что окружающее все больше походило на сон. Сон внутри сна, сказал он себе, и его веки медленно смежились, потому что, возможно, я не просыпался с самого Адена. Князья вокруг него словно плыли в воздухе, свечи в причудливых подсвечниках оставляли пол в темноте. Кэррол что-то говорил ему только в редких паузах в разговоре:

– Тот, кто сейчас говорит, – Чао Венг, саубва Локсока, рядом с ним – Чао Кхун Кьи, саубва Монгная, вы должны были его узнать. Следующий – Чао Каунг Тай из Кенгтунга, который проделал длинный путь, чтобы приехать сюда. Рядом с ним – Чао Кхун Ти из Монгпауна. А рядом с ним – Твет Нга Лю.

Тут Эдгар переспросил:

– Твет Нга Лю?

Но Кэррол уже вернулся к беседе, оставив Эдгара разглядывать мужчину, о котором он постоянно слышал еще с путешествия на пароходе, человека, которого, как считали многие, вообще не существовало, которого не смогли захватить сотни британских солдат и который, возможно, был последней фигурой, стоящей между Британией и объединением Империи. Эдгар смотрел на шанского Бандитского Вождя. В нем было что-то знакомое, но что именно, он не мог понять. Это был низкорослый мужчина с мягкими даже в резких тенях, отбрасываемых свечами, чертами лица. Эдгару не были видны его татуировки и талисманы, но он отметил, что говорит тот с поразительной самоуверенностью, а на лице гуляет полуухмылка, в дымном полумраке казавшаяся угрожающей. И хотя Твет Нга Лю редко вступал в разговор, но когда все же подавал голос, тут же становилось тихо. Эдгар наконец понял, почему этот человек кажется ему знакомым, – дело было не в нем самом, а в его уверенности одновременно с уклончивостью. То же самое он наблюдал в Энтони Кэрроле.

И так ко сну о шанских князьях добавился новый персонаж, про которого Эдгар думал, что знает его, но тот был столь же непостижимым, как и саубвы, сидящие перед ним; он разговаривал на незнакомом языке и держал в страхе все окрестные племена. Эдгар посмотрел на доктора, чтобы увидеть человека, который играл на фортепиано, собирал цветы и читал Гомера, но услышал только странно звучащий язык, слова, не поддающиеся даже человеку, погруженному в мир звуков. И на один краткий, устрашивший его миг, в дрожащем свете свечей, падавшем снизу на лицо доктора, Эдгару показалось, что он узнаёт эти высокие скулы, этот широкий лоб, эту напряженность во взгляде, – узнаёт все то, что, по мнению прочих народностей, отличает шанов.

Но это длилось лишь мгновение, и так же быстро, как пришло, наваждение покинуло его. И Энтони Кэррол был все тем же Энтони Кэрролом, он обернулся к Эдгару, глаза у него возбужденно блестели.

– Как вы, держитесь, старина? Что-нибудь не так?

Было уже поздно, а конца встречи, похоже, еще ждать и ждать.

– Да, пока держусь, – ответил Эдгар. – Нет… Все в порядке.