Настройщик

Несмотря на покровительство короля, Эрар постепенно стал задумываться о путешествии за границу, и в середине 80-х годов прошлого столетия отправился в Лондон, где открыл еще одну мастерскую на Грейт-Мальборо-стрит. Он находился там и 14 июля 1789 года, когда пала Бастилия, и тремя годами позже, когда Францию захлестнула волна террора. Эта история, я уверен, вам хорошо известна. Тысячи буржуа бежали из страны или были приговорены к смерти на гильотине. Но вот факт, известный немногим: те, кто бежал или был казнен, оставили тысячи произведений искусства, среди которых числились и музыкальные инструменты. Что бы ни говорили о французских вкусах, вероятно, стоит отметить, что даже среди революционного кошмара, когда ученые и музыканты кончали свои дни на плахе, нашелся кто-то, кто решил, что музыка достойна защиты. Была организована Временная комиссия по искусствам, и Бартоломео Бруни, посредственный скрипач из итальянского Театра комедии, был назначен директором по инвентаризации. В течение четырнадцати месяцев он собирал инструменты, оставшиеся от осужденных. Было собрано более трехсот, за каждым из которых стояла своя трагическая история. Антуан Лавуазье, знаменитый химик, расстался в период террора с жизнью и с циммермановским концертным роялем французского производства. Огромное количество инструментов, на которых играют по сей день, имеют схожую судьбу. Среди изъятых фортепиано – шестьдесят четыре рояля французского производства, больше всего из них составляли инструменты Эрара, числом двенадцать. Трудно сказать, отражало ли это преимущественно вкусы Бруни или жертв террора, но это, вероятно, в наибольшей степени укрепило репутацию Эрара как лучшего производителя фортепиано. Заслуживает упоминания, что ни сам Себастьян, ни его брат Жан-Батист, который оставался в Париже, не были подвергнуты революционному суду, даже несмотря на покровительство короля. Дальнейшая судьба одиннадцати из этих двенадцати инструментов известна, и я настраивал все те, которые в настоящее время находятся в Англии.

Естественно, Себастьян Эрар уже скончался, но его мастерская до сих пор действует в Лондоне. Остальное в его истории красиво с чисто технической точки зрения, и если вы не можете разобраться в механике того, что я описываю, вы, по крайней мере, можете отдать ей должное, как я отдаю должное работе ваших орудий, не понимая химической природы газов, которые заставляют их стрелять. Его инновации произвели революцию в изготовлении фортепиано. Двойная система звукоизвлечения, mйcanisme а йtrier, прикрепление каждого молоточка в отдельности вместо групп из шести, как в инструментах “Броадвуд”, аграф, гармоническая решетка – все это изобретения Эрара. На “Эраре” играл Наполеон; сам Себастьян Эрар послал концертный рояль своего производства в подарок Гайдну; Бетховен играл на таком инструменте в течение семи лет.

Я надеюсь, что вы сочтете эту информацию полезной для более глубокого понимания и признания ценности прекрасного инструмента, ныне оказавшегося в дальних пределах нашей Империи. Такая вещь требует не только уважения и внимания. Она требует такого же ухода, как произведение искусства в музее. Качество инструмента заслуживает работы настройщика, и я надеюсь, это лишь первый шаг в дальнейшей заботе о нем.

Ваш покорный слуга

Эдгар Дрейк,

настройщик фортепиано,

специалист по “Эрарам”

Дописав, Эдгар сидел и смотрел на письмо, крутя в пальцах перо. Он посидел с минуту, потом зачеркнул “ухода” и надписал сверху “защиты”. В конце концов, они – военные люди. Он вложил письмо в конверт и убрал в портфель, чтобы отправить из Рангуна.

Я надеюсь, они прочтут мое письмо, подумал он, улыбаясь, перед тем как заснуть. Конечно, в тот момент он не мог знать, сколько раз будет оно прочитано, изучено, проанализировано графологами, просвечено и даже рассмотрено через сильные лупы. Потому что, когда человек исчезает, мы цепляемся за все, что осталось после него.

6

Землю они впервые заметили утром, на третий день после выхода из Калькутты, маяк на верхушке высокой башни из красного кирпича.

– Риф Альгада, – сказал пожилой шотландец рядом с Эдгаром своему приятелю. – Чертовски трудно здесь пройти. Настоящее кладбище кораблей.

Из карт Эдгар знал, что им осталось всего двадцать миль до мыса Негрэ, и скоро они будут в Рангуне.

Меньше чем через час пароход миновал бакены, отмечавшие песчаные отмели напротив устья реки Рангун, одной из сотен проток, составлявших дельту Иравади. Они прошли мимо нескольких судов, стоявших на якоре, и пожилой господин объяснил, что это торговые суда, пытающиеся уклониться от уплаты портовых сборов. Пароход повернул к северу, и песчаные дюны на берегу постепенно сменились низкими, поросшими лесом берегами. Фарватер стал глубже, но все равно оставался в ширину почти две мили, и если бы не массивные красные обелиски по обеим сторонам устья, Эдгар бы не догадался, что они уже вошли в реку.