Настройщик

– Нет, еще довольно далеко. Не знаю, почему мы остановились. Подождите, я погляжу. – Военный открыл дверцу и высунулся наружу. И тут же вернулся на свое место.

– Что случилось?

– Дорожное происшествие. Взгляните сами. Это вечная проблема на узких улицах, но дорогу к пагоде Зуле сегодня ремонтируют, поэтому нам пришлось ехать здесь. Видимо, несколько минут придется простоять. Можете выйти и посмотреть, если хотите.

Эдгар высунул голову в окошко. На улице впереди них, среди россыпи зеленой чечевицы из двух опрокинувшихся корзин, посреди дороги валялся велосипед. Какой-то мужчина, по всей видимости хозяин велосипеда, склонился над своим разбитым коленом, а слуга, несший чечевицу, худой индус в белом, лихорадочно пытался спасти хотя бы часть своего груза, еще не втоптанную в уличную грязь. Ни один из них не казался особо рассерженным, а вокруг уже собирались зеваки, изо всех сил демонстрируя готовность помочь, но на самом деле явно наслаждаясь бесплатным зрелищем. Эдгар вышел из экипажа.

Улица была узкой, вдоль нее тянулись все те же однотипные фасады. Перед каждым домом, поднимаясь на три-четыре фута над уровнем тротуара, крутые ступеньки вели в маленькие патио, сейчас запруженные любопытными. На мужчинах были свободно повязанные тюрбаны и длинные полотняные юбки, обернутые вокруг талии, с куском материи, пропущенным между ног и заткнутым сзади за пояс. Тюрбаны отличались от тех, что были на головах сикхских солдат, и, вспомнив путевые заметки о Бирме, Эдгар понял, что это, должно быть, гаунг-баунг, а юбки – пасхоу. На женщинах были похожие, но более свободные юбки, называвшиеся по-другому, тхамейн, – странные слова, которые как будто не проговаривались, а выдыхались. Лица у всех женщин были покрыты сандаловой пудрой, у некоторых щеки пересекали тонкие параллельные полосы, у других были такие же круги, как у той женщины, что они видели из экипажа, у третьих – завитки и линии, спускающиеся от переносицы. Темнокожие женщины из-за такой раскраски выглядели таинственно, чем-то походя на привидения, и Эдгар заметил, что губы у некоторых накрашены красной помадой, что в сочетании с белой танакха производило несколько карикатурное впечатление. Было в этом что-то волнующее, чего он не мог определить точно, но позже, когда первое впечатление немного сгладилось, он написал Катерине, что это не выглядит неприятным. Вероятно, не слишком привычно для британца, писал он, но тем не менее красиво, и он добавил, особо выделив эти слова, этим можно любоваться, как произведением искусства. Не нужно было давать повод к неверному истолкованию.

Он поднял взгляд выше, к балконам, похожим на настоящие висячие сады из папоротников и цветов. На балконах тоже размещались зрители, в основном дети, их худые ручонки переплетались с коваными железными столбиками перил. Некоторые из ребятишек окликали его и со смехом махали руками. Эдгар помахал в ответ.

Велосипедист уже сумел поднять свое транспортное средство и теперь пытался выпрямить погнувшийся руль, в то время как носильщик, отчаявшись спасти чечевицу, уселся посреди дороги и принялся чинить корзину. Велосипедист что-то закричал ему, и толпа рассмеялась. Носильщик отполз в сторону. Эдгар еще раз помахал детям и взобрался обратно в экипаж. И они снова тронулись; узкая улица влилась в более широкую дорогу, которая огибала величественную позолоченную постройку, увенчанную золотыми крышами-зонтиками, и капитан сказал: “Пагода Зуле”. После пагоды – христианская церковь, затем – минареты мечети, а затем, после ратуши, еще один рынок, раскинувшийся на площади перед статуей Меркурия, римского бога торговли, которую установили британцы в качестве символа своей коммерческой деятельности, но которая вместо этого взирала на местных уличных торговцев.

Дорога расширилась, и экипаж набрал скорость. Вскоре образы замелькали за окном слишком быстро, чтобы успеть их разглядеть.

Они ехали с полчаса, а затем остановились на булыжной мостовой напротив двухэтажного дома. Пригнувшись, военные один за другим покинули экипаж, а носильщики взобрались на крышу, чтобы снять груз. Эдгар выбрался наружу, распрямился и глубоко вдохнул. Несмотря на жар солнца, уже начавшего спускаться к западу, воздух был освежающим по сравнению с духотой внутри экипажа.

Капитан пригласил Эдгара проследовать за ним в дом. При входе они миновали двух стражей с каменными лицами, с саблями на боку. Капитан исчез где-то в глубине коридора, но тут же вернулся с кипой бумаг.