Они двигались вверх по реке несколько часов. Вокруг лежала низинная, плоская, ничем особенно не примечательная страна, однако Эдгар ощутил внезапный восторг, когда они проплывали мимо группы маленьких пагод с облупившимися белеными стенами. Выше по течению на берегу показались прилепившиеся к самой воде хибарки, у которых играли дети. Река сузилась, и оба берега стали видны лучше – песчаные, отороченные густой зеленью. Пароход двигался с черепашьей скоростью, обходя мели и петляя по резким изгибам русла. Наконец за одним из таких поворотов вдали показались другие суда. По палубе пробежало волнение, и несколько пассажиров направились к трапам, чтобы вернуться в каюты.
– Мы уже приплыли? – спросил у пожилого господина Эдгар.
– Да, почти. Взгляните туда. – Господин поднял руку и указал на пагоду, венчающую дальний холм. – Это пагода Шведагон. Вы наверняка о ней слышали.
Эдгар кивнул. На самом деле он знал о храме еще до того, как получил это назначение, читал о его великолепии в журнальной статье, написанной женой рангунского судьи. Ее описание состояло из одних прилагательных: сверкающая, золотая, роскошная. Он просмотрел статью, надеясь отыскать в ней упоминание об органе или каком-либо его буддийском эквиваленте, предположив, что в таком значительном культовом сооружении должна звучать музыка. Но там были лишь описания “ослепительно искрящихся самоцветов” и “причудливых бирманских одежд”, поэтому статья ему быстро наскучила, и он полагал, что совершенно забыл о ней, пока не настал этот момент. Издалека храм походил на блестящую безделушку.
Пароход еще больше замедлил движение. Хижины на берегу теперь появлялись среди зелени регулярно. Эдгар застыл, пораженный: он увидел дальше по берегу слонов-носильщиков за работой; погонщики сидели у них на шеях, в то время как животные вытаскивали из воды гигантские бревна и складывали на берегу. Он смотрел на них во все глаза, изумленный силой этих созданий, тем, как они выдергивали бревна из воды, будто они ничего не весили. Пароход приблизился к берегу, и он смог еще лучше разглядеть слонов, было даже видно, как по их шкурам стекают ручейки бурой воды, когда животные с плеском выбираются на берег.
На реке становилось все больше судов: двухпалубные пароходы, старые рыбацкие лодчонки, расписанные витиеватыми бирманскими письменами, крошечные гребные шлюпки и юркие ялики, казавшиеся хрупкими и с трудом выдерживающими одного человека. Были и другие суда – незнакомых причудливых форм и оснастки. Мимо них вдоль самого берега проплыл странный корабль с огромным парусом, хлопающим на ветру над двумя парусами поменьше.
Уже вскоре они достигли пристани, и на берегу показались несколько правительственных зданий в европейском стиле – основательные кирпичные постройки с гладкими колоннами.
Пароход подошел к крытой пристани, соединенной с берегом длинной складной платформой, на которой в ожидании толпились носильщики. Судно еще больше замедлило ход, машины завертелись в обратную сторону, чтобы затормозить. Один из палубных матросов перебросил на пристань канат, где его подхватили и обмотали вокруг швартовых тумб. Носильщики, почти обнаженные, если не считать набедренных повязок, обмотанных вокруг талии и пропущенных между ног, засуетились, спуская с пристани трап. Он громко ударил по палубе, и они тут же кинулись по нему на пароход, чтобы нести багаж пассажиров. Эдгар стоял в тени тента и наблюдал за людьми. Все были невысокого роста, головы защищены от солнечных лучей чем-то вроде обмотанных полотенец. На коже пестрели татуировки, тянущиеся вдоль торса, появляющиеся из-под повязок на бедрах, замысловато перевивающиеся и заканчивающиеся над коленями.
Эдгар посмотрел на других пассажиров: большинство со скучающим видом продолжали стоять на палубе, переговариваясь друг с другом, некоторые показывали на какие-то здания на берегу. Он снова повернулся к носильщикам, наблюдая, как те двигаются, как шевелятся татуировки, когда мускулистые руки напрягаются под тяжестью кожаных чемоданов и дорожных сумок. На берегу, в тени деревьев, у растущей кучи багажа толпились встречающие. В стороне от них Эдгар заметил британских военных в форме цвета хаки, стоявших у невысоких ворот. За ними, под раскидистыми баньянами, тянущимися вдоль берега, смутно виделось какое-то движение, меняющиеся пятна темного и светлого.
Наконец татуированные носильщики кончили сгружать багаж, и пассажиры потянулись по дощатому настилу к ожидающим их экипажам, появились женщины под зонтиками, мужчины в цилиндрах и пробковых шлемах. Эдгар пошел следом за пожилым господином, с которым разговаривал утром, старательно удерживая равновесие на шатких сходнях. Он ступил на пристань. В его маршрутном листе было указано, что на пристани его встретят представители британской армии, но не более того. Он испытал краткий приступ паники – может быть, их не известили, что я прибываю?
Позади охраны что-то зашевелилось, тени задрожали, словно там пробуждалось какое-то животное. Он мгновенно вспотел и достал платок, чтобы вытереть лоб.