Настройщик

Ступеньки под босыми ногами были влажными и прохладными. Продавцы, стоящие по обе стороны лестницы, предлагали паломникам самую разнообразную религиозную атрибутику: живописные и скульптурные изображения Будды, жасминовые гирлянды, книги, веера из перьев, корзины с богатым выбором съестного, пучки ароматических палочек, золотые листки и сделанные из тонкой серебряной фольги цветы лотоса. Торговцы старались укрыться в тени от палящего солнца. Лестница была запружена паломниками – монахи, нищие и тут же элегантные бирманские женщины в своих лучших нарядах. Наконец добравшись до вершины холма, он прошел под причудливо украшенным портиком и вышел на просторную, мощенную мрамором площадь, над которой сверкали золотом купола малых пагод. Вереница просящих двигалась по часовой стрелке, и каждый, проходя мимо, с любопытством взирал на высокого англичанина. Он присоединился к потоку людских фигур и, влекомый его безостановочным течением, начал движение мимо рядов маленьких строений, похожих на часовни, и преклонивших колена молящихся, перебирающих четки, сделанные из каких-то крупных семян. Он шел, глядя вверх, на пагоду; она напоминала колокол, на сужающуюся верхушку которого был водружен цилиндрический зонтик. Его ослеплял блеск позолоты, белизна раскаленной на солнце черепицы, голова кружилась из-за колышущейся массы паломников. На полпути вокруг пагоды он остановился, чтобы передохнуть в тени, и вытирал лицо платком, когда его слуха достиг тонкий музыкальный перезвон.

Вначале он не мог понять, откуда он доносится, звуки отражались от стен многочисленных построек и смешивались с песнопениями. Он направился по узкой дорожке позади большой каменной платформы, где группа молящихся повторяла за монахом странные, гипнотизирующие слова, которые, как он узнал позже, были не на бирманском, а на языке пали. Музыка стала громче. Под свисающими ветвями баньяна он увидел музыкантов.

Их было четверо, и они подняли глаза, давая понять, что заметили его. Он улыбнулся и начал рассматривать инструменты: барабан и доска, похожая на ксилофон, длинный, как гусиная шея, рожок и что-то вроде арфы. Последний инструмент наиболее привлек его внимание, потому что он знал, что от арфы произошел клавесин, а от него, конечно же, фортепиано. Это была замечательная арфа, по форме напоминавшая одновременно корабль и плывущего лебедя; струны были натянуты близко друг к другу, что было возможно, как стало ему понятно, именно благодаря уникальной форме инструмента. Какой мудрый дизайн, подумал он. Пальцы музыканта медленно перебирали струны; мелодия была странной, на его слух – лишенной привычных гармоний, и ему было трудно уследить за ней. Высота звуков менялась, как казалось ему, совершенно беспорядочным образом. Он прислушался старательнее, но мелодия продолжала ускользать от него.

Вскоре появился еще один слушатель – элегантно одетый бирманец, держащий за руку ребенка. Эдгар кивнул мужчине с мальчиком, и они продолжили слушать вместе. Присутствие этого человека неожиданно напомнило ему о том, что капитан Далтон собирался прислать за ним вечером и что ему нужно принять ванну и переодеться. С неохотой он отошел от музыкантов. Он завершил обход пагоды, снова присоединившись к толпе там, где она собиралась у выхода на площадь и выливалась обратно на лестницу. Он спустился обратно на улицу и присел на нижней ступеньке, чтобы завязать шнурки. Вокруг него мужчины и женщины с легкостью сбрасывали и надевали свои сандалии. Завозившись со шнурками, он начал насвистывать, пытаясь воспроизвести фрагмент, который только что слышал. Он поднялся на ноги. Вот тогда он и увидел ее.