Нация прозака

Я не стала тогда говорить, что ему нравилось смотреть на меня в истерике, что его это заводило, что он наслаждался мизансценой, болезненными эмоциями. Я не сказала этого, потому что говорить этого не стоило. Это было очевидно. Он всегда твердил, что больше всего любит во мне мою чистоту, полное неумение маскировать свой страх. Словно он не понимал, что эти качества – у меня, во всяком случае, – патология. Моя искренность никак не была связана с чистотой – она произрастала из депрессии. Да, в моем состоянии была какая-то магнетическая честность – и, бывает, я даже скучаю по ней. Скучаю по тому, какими низкими были ставки в моем status quo – я могла выйти из комнаты в слезах, когда другим людям это показалось бы неуместным. Мне нравилось это в себе. Нравилось пренебрежение условностями. И Реф, ну, он любил это все.

Но это было нездорово, еще более нездорово, чем он представлял. Чистота обернулась порочностью. Обернулась не просто принятием темноты, но пугающей одержимостью ей. И как только до него это дошло, он свалил. Он оставил меня одну, лицом к лицу с депрессией, истощившей его и любой другой источник поддержки, что у меня оставались.

Перед тем как покинуть Провиденс, я позвонила своему другу Арчеру – предупредить, что приеду в Нью-Йорк, что я в полном отчаянии и схожу с ума, что я еду прямиком к нему домой и что он должен приготовить мне что-нибудь нормальное, потому что у меня нет сил позаботиться о себе. И он сказал в своей аристократичной[296], обходительной манере: «Конечно, приезжай».

Арчер правильный и прямой, как палка, богатенький бостонский брамин[297]. От жизни он хотел немногого: чтобы все было просто и приятно. Нищета и кровь жизни, что интригуют и мучают стольких из нас, нисколько не привлекали Арчера. После того как мы вместе посмотрели «Военные потери»[298], фильм, в котором Шон Пенн и Майкл Джей Фокс играют солдат во Вьетнаме, их отряд насилует и избивает до смерти девочку-крестьянку, Арчер пытался добиться у меня объяснений, почему мы высидели эту грязную мерзость до конца. Достаточно будет сказать, что бродвейские мюзиклы вроде «Энни» и «Оклахомы!», скорее всего, были изобретены для людей вроде Арчера. Да, и определенно он был красавчиком. Окончив Гарвард в 1987-м, он начал что-то-там-делать (бог знает, что именно, что-то с базами данных в отделе путешествий) в American Express[299], но лишь благодаря своей внешности, все равно что с обложки журнала, Арчеру удалось собрать вокруг себя целую стаю ярких, немного чокнутых женщин. Он один из тех джентльменов-янки, что любят дружить с истеричными еврейками, ведь мы для него так же странны и экзотичны, как когда-то жители Таити для Гогена, – и неважно, как хорошо он знает любую из нас, его интерес никогда не убывает. Арчеру всегда и все сходит с рук – уверена, что даже дождь всегда льет мимо него. Не знаю, существовал ли он вообще, если бы не его внешность: в нем почти не найти признаков чего-то живого. Но его привлекательность – чуть ли не сама по себе проблема: он настолько красив, что выглядит даже каким-то стерильным; его красота настолько чиста и симметрична, что в ней не найти ни признаков Эроса, ни Танатоса, ни той мужественности, благодаря которой мужчина, менее щедро одаренный природой, мог бы казаться более привлекательным. Короче говоря, Арчер – идеальный чувак, с которым лучше всего проводить время после расставания, лучшая возможность зависнуть с красавчиком, когда точно знаешь – сексуального напряжения между вами не будет.