Нация прозака

– Но, – я зарыдала, – не уверена, что я справлюсь! Мне нужна какая-то защита. Прямо сейчас я не вижу света в конце этого конкретного туннеля и не могу представить ни мир во всем мире, ни мир внутри меня, никакого дерьма не могу представить, мне хочется сжульничать и прямо сейчас пережить наперед всю будущую боль. Будь я алкоголиком, сказала бы, что хочу напиться, но я – это я, и я без понятия, чего я на самом деле хочу. Но я хочу этого прямо сейчас!

Саманта что-то говорит о том, как меня понимает, но я не особо слушаю, потому что хочу одного – найти способ свалить с этой планеты, пока боль не уйдет. Хочу снова поехать в Калифорнию. А может, хочу отправиться на Нептун.

И внезапно я вспоминаю, что бывший бойфренд Саманты, аргентинец Мануэль, живет в Лондоне и работает в сфере продажи конвертируемых облигаций в крупном инвестиционном банке. У нас с его младшим братом в прошлом – когда он учился на последнем курсе, а я была трепетной первокурсницей, что никак не могла поверить, что ему досталась такая огромная комната в Адамз-хаусе, – было кое-что, о чем я предпочла бы не вспоминать. Когда Саманта работала в Лондоне, она жила у Мануэля, и, судя по ее рассказам, он очень любил ее и очень заботился о ней, даже когда она засыпала в слезах, уходила посреди званых ужинов и хлюпала носом на балконе, потому что у нее самой тогда были сложные времена. Я решаю, что лучшее, что я могу для себя сделать, – уехать на пару месяцев жить к Мануэлю, пока мне не станет лучше.

Саманта улыбается, когда я говорю ей об этом. «С удовольствием отдам тебе Мануэля, – говорит он. – Однозначно, он – тот, кто тебе сейчас нужен». Саманта знает, что Мануэль – отличный парень, который заплатит за мой ужин, будет разговаривать со мной, и вообще все это хорошая идея. А еще она, скорее всего, думает, что у меня небольшой нервный срыв, а с таким легче всего справиться, перестав сопротивляться и отдавшись изящным беседам и хорошей еде в модных ресторанах.

Послушай, он точно не может быть хуже тиоридазина.

Пара дней, пара телефонных звонков, и дело в шляпе. Кажется, Мануэль не в восторге от моих планов – брат рассказывал ему обо мне довольно странные вещи, – но Саманта уверена, если я буду с ним очень милой, проблем не будет.

Я заработала достаточно бонусных миль, чтобы получить бесплатный билет в Лондон, и я уже чувствую, что город понравится мне так сильно, что я захочу работать и жить там. Теперь Лондон для меня – волшебный побег из моей дисфорической[319] жизни. Я никогда там не бывала, вообще нигде не была в Европе, но я так радуюсь шансу прямо сейчас сбежать, что мне кажется, стоит лишь добраться до Лондона, как все сложится само собой. Я думаю о том, что Лондон – город Блейка и Диккенса, и других прекрасных писателей. Я настолько отчаянно хочу верить, что мне там понравится, что целиком и полностью игнорирую тот факт, что ненавижу Блейка, и Диккенса, и всех прочих прекрасных писателей, что я перешла с факультета английской литературы на компаративистику, потому что я, в общем-то, ненавижу весь британский канон. Байрон, Шелли, Вордсворт – вся эта шайка может идти к чертям, если вам интересно мое мнение. И все же я продолжаю строить планы, ведь они одни не дают мне уйти на дно, и я напоминаю себе, что всегда любила те пейзажи Гейнсборо и Тернера[320], что в Галерее Тейт их полным-полно, что британские художники поднимают мне настроение. Я делаю то, что должна делать.

Доктор Стерлинг не знает, как реагировать на идею с Лондоном. Ей кажется, что с каждым днем я выгляжу все более растерянной и испуганной, и я продолжаю отказываться от больницы, а мое состояние еще не настолько критично, чтобы запихнуть меня туда силой. Так что она принимает решение – если Лондон поможет, почему нет. Не то чтобы она опустила руки – я знаю, что это не так, но, мне кажется, она ждет, что я действительно по-настоящему достигну дна. Она считает, что до тех пор, пока я не достигну безутешного места под названием нигде и никогда, мне невозможно будет помочь. Разрыв с Рефом совершенно меня подкосил, но я все еще пытаюсь выбраться, надеюсь убежать от безжалостной горечи, встречи с которой мне не избежать, если я когда-нибудь хочу поправиться. Она говорит, что в терапии про такое поведение говорят «в полете», и она больше не в силах помочь мне правильно приземлиться. Меня ждет крушение в одиночку.