Нация прозака

И я знаю, точно знаю, я абсолютно уверена в том, что это самое дно, что это худшее, что можно испытать. Это не какой-нибудь грандиозный, полный гнева эмоциональный срыв. По сути, все так буднично: дно – это неспособность сохранять терпение, потерявшись на Пикадилли, дно – это неспособность справляться с обыденным, настолько острая, что даже самые важные и чудесные вещи кажутся невыносимыми. В Ноа есть столько всего, помимо нежелания спрашивать у кого-то дорогу в Savoy. Этот парень – настоящий эпикуреец, человек, который восхищается жизнью, и все, чего он хотел для меня в Англии, – поделиться везением и вкусом к жизни. Его изумляет, что мою печаль невозможно вылечить BMW. И, конечно, его неспособность понять, как сильно мне не повезло, если сравнивать с ним, – его неспособность понять меня или мою депрессию – недостаток, из-за которого я не способна в полной мере оценить его достоинства. Невыносимо видеть, что он, по сути, совершенно меня не понимая, заботится обо мне чуть ли не больше тех, кто меня понимает: Ноа дает мне безусловную заботу, и не потому что сочувствует моим проблемам, но потому что я нравлюсь ему в любом случае. Он определенно испытывает ко мне отеческие чувства. Он добр ко мне, потому что он верит, что во мне есть что-то хорошее, пусть все и указывает на обратное. Он платит за все, принимает все решения сам, и даже в самых очаровательных маленьких гостиницах во всех деревнях, где мы останавливались, мы спали на разных кроватях. Ноа пытается разделить со мной этот дар, он предлагает мне свою версию счастья, потому что это лучшее, что он может сделать для меня. И вся его щедрость никогда не казалась мне такой важной, как тот факт, что Ноа, мать его, отказывается припарковаться и спросить дорогу, когда мы заблудились на Пикадилли.

Дно – это когда кажется, что во всей твоей жизни имеет значение лишь один этот несчастливый момент. Дно – это когда я кричу на Ноа: «Господи, может тебе и кажется, что мы хорошо проводим время, но я уже без сил, я в депрессии, я выберусь из этой страны живой только потому, что совершить самоубийство в Лондоне было бы уже слишком, и если ты не спросишь дорогу, я тебя придушу!»