Нация прозака

– Только представь, – говорю я Пэрис, – каково это – понимать, что солнце сияет, только потому, что ты чувствуешь боль от его ужасного жара, а не потому, что наслаждаешься его светом. Представь, каково это – всегда оставаться в темноте.

Я продолжаю и продолжаю грузить Пэрис, а она чувствует себя неловко и не знает, что ответить. «Ты знаешь, – я никак не могу успокоиться, – во всем я буду прямо как эта девочка из песни, кроме одного. Одно-единственное различие. Когда Брюс говорит, что она все, что ему нужно. Так сильно он ее любит. Вся песня о том, как он привез ее в больницу, чтобы спасти от самоубийства».

Как специально, я начинаю плакать – так сильно меня поражает мысль, что, реши я вскрыть себе вены или повеситься на какой-нибудь перекладине в общаге, никто бы не стал пытаться меня спасти. Не могу представить, что нашелся бы кто-то, кому было настолько не все равно, что он бы попробовал меня спасти. А потом я понимаю, что да, конечно, меня бы пытались спасти, но только потому, что это – правильно. Все равно или не все равно – это не имеет значения. Просто никто не захочет жить с чувством вины, с обидой, отвратительным знанием о том, что кто-то пытался покончить с собой, а ты не вмешался. Стоит мне лишь попробовать себя убить, как все набегут мигом, ведь мои проблемы перестанут быть частью сложного, будничного давай-поговорим-об-этом, а я превращусь в чрезвычайную медицинскую ситуацию. Я стану травмой, лечение которой Aetna или Metlife[117], или где я там застрахована, наконец согласится оплатить. Мне промоют желудок, зашьют запястья, приложат лед к синякам на шее, сделают все, что нужно, чтобы сохранить жизнь, а затем в дело вступит мощная, профессиональная артиллерия психологической помощи.

Но пока один день депрессии следует за другим, пока они не заслуживают того, чтобы меня увезли в больницу, я сижу на веранде в летнем лагере, как будто я абсолютно нормальная, а моя депрессия день за днем тянет силы изо всех, кто оказывается рядом. И хотя я свожу с ума всех вокруг, мое поведение не настолько трогает их, чтобы пытаться понять, что со мной делать.

Я плачу и плачу, потому что, наверное, это очень приятно, если кто-то любит тебя настолько сильно, что пишет песни о дне твоей смерти. Пэрис открывает было рот, видимо, чтобы пробормотать, что они все хотели бы мне помочь, хотели бы, чтобы я знала, что им не все равно, просто никто не знает, что делать, – но я затыкаю ее. Прямо сейчас мне не хочется слушать очередные банальности про поддержку. «Если бы кто-то любил меня настолько сильно, чтобы сочинить такую красивую песню, я бы не стала себя убивать», – продолжаю я. В конце концов мне остается лишь думать, что девчонка из For You абсолютно сумасшедшая, раз решила умереть, хотя кто-то в этом мире так сильно ее любил.

– Да, – говорит Пэрис, только для того, чтобы я услышала в ответ чей-то голос, а не потому что ей есть что сказать: – Я понимаю, о чем ты.

– Пэрис, – все не успокаиваюсь я, – никто никогда не полюбит меня так сильно, потому что я ужасна, я постоянно плачу и впадаю в депрессию.

«Будь я кем-то другим, – я не закрываю рот, – я бы не хотела иметь дело с самой собой. Я не хочу иметь дело с самой собой. Это безнадежно. Я просто хочу взять и выйти из этой жизни. Правда хочу». Я уверена, что все будет хорошо, если я научусь контролировать себя. Я думаю о том, что сама свожу себя с ума, но я клянусь, Богом клянусь, я не владею собой. Это страшно. Будто демоны захватили мой разум. И никто мне не верит. Все думают, что если бы я правда хотела, я вела бы себя лучше. Но я уже не могу быть прежней Лиззи. Не могу быть собой. В смысле, вот, прямо сейчас я – это я, и я ужасна.

Пэрис молча обнимает меня. «Лиззи, ты всем нравишься такой, какая ты есть», – говорит она, как обычно и говорят в таких ситуациях.

Я сижу, закрыв руками лицо, будто держу в ладонях свою голову, будто не даю ей упасть и футбольным мячом покатиться по женскому кампусу от чьего-то случайного пинка.

3 Умереть от любви

Когда я думаю обо всем, что он сделал из любви ко мне – о том, что люди делают друг с другом из-за какой-то любви. Этого хватит, чтобы погрузить в страдания весь мир. Кому нужна ненависть, если можно быть несчастным без нее.

Роберт Бауш. Дочь мистера Филда

[118]

К тому времени, когда я перешла в восьмой класс, родители были готовы убить друг друга. Впервые со времен развода им пришлось регулярно общаться друг с другом, чтобы решить, что со мной делать. И все это были безнадежные переговоры, приносившие одно разочарование, а мое состояние ухудшалось едва ли не от каждой мелочи. Я была похожа на жаркое, которое уже переперчили, но повара норовили все равно добавить каждый своих приправ, окончательно превращая блюдо в отвратительную, вязкую мешанину.