Нация прозака

Почему я так много времени провожу, наблюдая за Гарвард-Ярдом из окна общежития, рассматриваю парней в джинсах с заниженной талией, увлеченных игрой в футбэг, а сокс так и отлетает от их топ-сайдеров, как будто все в жизни классно, как будто они не обречены? Как мне попасть в эту другую жизнь, что разворачивается за окном, жизнь, где мир мягкий, как грязь, в которой не страшно и побарахтаться? Чего бы я только ни отдала, лишь бы играть во фрисби и ходить на лекции, смеяться и держаться за руки, быть чьей-то деткой, быть Эли Макгроу из «Истории любви»[154], или Эли Макгроу из «Прощай, Колумбус» [155], или кем угодно, чем угодно еще. Господи, ну куда мне себя деть, как свалить от себя?

Я не в силах остановиться. В основном потому, что я убегаю от черной волны. Она преследует меня по всему Кембриджу. Она настигает меня в те бесконечные дни, когда я шатаюсь по Гарвардской площади, заглядываю в разные магазинчики в стиле третьего мира, которых там миллиарды и которые наводнили Массачусетс-авеню, ну, а может, примеряю сережки с висюльками. И вот я стою, размышляю о том, что серебряная проволока и стеклянные бусины, напоминающие гималайские символы плодородия, весьма достойно смотрятся вместе, и взгляд вдруг падает на стеклянные витрины, и я замечаю, что солнце теперь стало заходить жутко рано, что на улице постоянно серо и облачно, что темнота наступает мгновенно и быстро, что света здесь почти не бывает. Вся эта тяжесть обрушивается мне на плечи, а я ведь только и делала, что рассматривала в зеркало серьги. Я пытаюсь сосредоточиться на украшениях, думать исключительно о бамбуке и ляпис-лазури, делаю вид, что это сродни буддистскому упражнению для глубокой осознанности, но ничего у меня не получается, потому что она, эта штука, подкрадывается ко мне сзади, появляется передо мной, и со всех сторон, и везде, и я чувствую, что меня с головой накрывает черная волна. И я знаю, что вот-вот придет отлив и мои ноги увязнут в мокром песке, так что мне нужно бежать, пока остается время.