Нация прозака

Когда именно я ударилась в бега? Я точно помню, что задолго до Гарварда, еще в старшей школе, в какой-то холодный день я гуляла по Центральному парку, и мне казалось, что из-за хруста осенней листвы под ногами я начинаю воображать, как моя голова идет трещинами. Это меня не на шутку пугало, пугало потому, что действительно могло случиться, и еще больше пугало, что такого случиться не могло, потому что тянувшаяся без конца жизнь, полная страданий и желания умереть, продолжалась и продолжалась бы. И я бежала домой, бежала в укрытие.

Но в Гарварде все должно было прекратиться. Я была уверена, что все дело в том, чтобы покинуть само место депрессии. Но вместо этого мне стало еще хуже, вместо этого черная волна, мгла заполонили все. Они гнались за мной, как поезд, сошедший с рельсов, цеплялись за меня, как пиявки. Я убегала от них, и никаких тут метафор: я действительно ни на секунду не прекращала движения, я не осмеливалась притормозить и подумать, я боялась того, что могло мне прийти в голову.

Вот как вышло, что в свой первый год учебы в ночь Хеллоуина я оказалась на Гарвард-Ярд, пытаясь сбежать от своей лучшей (до этого момента, во всяком случае) подруги, Руби, которая угрожала меня убить, размахивала перочинным ножом и, кажется, кричала: «Сучка, тебе конец». Она хотела меня убить, потому что я увела ее бесхарактерного бойфренда по имени Сэм, что она и обнаружила. Предательские мелочи: мой блокнот у него в комнате, одинокая сережка у него на комоде. Мы случайно пересеклись на слишком узкой лестнице, слишком узкой для нас обоих. И оба там оказались. Я думала о том, что перила могли быть повыше и поустойчивее. Руби была в ярости и бежала за мной, и продолжала кричать, что я шлюха, что я предала феминизм, и вообще я сумасшедшая на всю голову.

Смешнее всего было то, что мне, как и Руби, было плевать на Сэма, а ему, скорее всего, было плевать на нас обеих. Мы обсудили его от и до приблизительно за семнадцатью чашками кофе, которым накачивались после обеда в Union, и я знала, что у Руби были серьезные сомнения по поводу этого изнеженного препстера[159], который в свободное от учебы время зачитывался Мильтоном Фридманом[160], а руки у него были такие слабые и худые, что даже в сквош вместе не сыграешь, и я уже не говорю о том, чтобы чувствовать себя в безопасности в его объятиях. Но, скорее всего, охваченная азартом наших постоянных игр разума, я захотела Сэма именно потому, что он принадлежал Руби, а она хотела заполучить его обратно, потому что он больше не хотел ее. Вспоминая все это сейчас, я, конечно, понимаю, что если бы мы трое делали домашние задания, ложились спать до полуночи и ходили на занятия по утрам, – если бы мы вели себя, как нормальные люди, всей этой бессмыслицы можно было избежать. Мы были бы слишком заняты решительным стремлением жить, чтобы не размениваться на такие пустяки. Но все было ровно наоборот. Сумасшедшие на всю голову и отчаянные, вот какие мы были. И мы не могли не соорудить из ничего целую психологическую драму с любовным треугольником, потому что мы, все трое, были безумны, несчастны и пусты.