Национальный предрассудок. Эссе, дневники, письма, воспоминания, афоризмы английских писателей

Вчера закончил нелегко давшуюся мне статью про Д. Р. Л. для январского номера «Атлантика»[376] и должен сразу же садиться за рассказ, обещанный Кинлоку-Куку[377]. Понемногу прихожу в себя от deboires[378] после спектакля Эдварда Комптона[379] по моему «Американцу». Не стану возвращаться здесь к этому печальному эпизоду, которого я еще не пережил и который, чувствую, еще скажется на моей будущей жизни. Жить же я буду ради нескольких вещей и прежде всего ради того, чтобы, в соответствии со своей давней, твердой и непоколебимой решимостью, добиться в театре прочного, почетного (если в театре есть хоть что-то почетное) и безусловного успеха. Пока же, дабы зализать полученные раны, утешиться и обрести неприкосновенное прибежище от всех этих пошлостей и страданий, я скрылся от мира в этой тихой, благословенной обители в благородном стремлении отдаться целительному и всепобеждающему творческому порыву. Возвращаюсь к творчеству наделенный бесценными опытом и мудростью, необходимым материалом, а также решимостью и возросшими способностями. Мерзости, с которыми я столкнулся, ныне воспринимаются мною как благодеяние – теперь-то я понимаю, что не мог, не должен был пытаться их избежать. Ах, этот ужасный закон художника – закон плодоношения, оплодотворения. Закон, в соответствии с которым художник из всего извлекает истину; закон, иными словами, приятия всякого опыта, всякого страдания, всякой жизни, любых возможностей, ощущений и истолкований. Держаться за все это, стремиться к совершенству, ко всему полноценному и самому лучшему; неустанно идти на свой собственный свет, идти терпеливо, мужественно, последовательно; жить в стремлении к идеалу, оправдывать свое существование – это и только это тот единственный урок, какой я вынес из жизни. Слова эти слабы и туманны, зато опыт и цели сродни золотому слитку или алмазу. Разочарования и упущения становятся утешением, достоинством, радостью жизни – угнетенное состояние испытывает лишь тот, кто лишен светоносного рая – рая искусства. Стоит мне опять войти в сей райский чертог, переступить через обожаемый порог, вступить под его высокие своды, в небесные сады – и царство истины вновь откроется мне, передо мной вновь предстанут его необъятные просторы. Воздух жизни наполняет мои легкие, свет победы озаряет все вокруг, и я верю, я вижу, я творю.

23 октября, Девир-Гарденз

Жить в мире созидания, проникнуть в него и остаться в нем, посещать его, обитать в этом мире, думать сосредоточенно и плодотворно, вызывать вдохновение глубоким, внимательным и неустанным созерцанием – вот то, что единственно необходимо. Я же – увы, слишком часто – пренебрегаю всем этим от лени, от рассеянности, от невнимания, а еще от странного страха дать себе волю. Если я справлюсь с этой робостью, мир – мой.

1892

5 февраля

С точки зрения темы, предмета изображения, пьеса и рассказ – одно. Форма у них, безусловно, разная, но подход один и тот же, то же отношение к миру. Вдумчивый, внимательный, целенаправленный, постоянный поиск будет той прочной сетью, которой ловится и тот и другой жанр.

16 марта

Рассказ о слуге, которого заподозрили в чем-то дурном, в том, в чем обычно подозревается в Лондоне прислуга: в чтении писем, дневников, в подглядывании, слежке. Ни в чем не повинный, не способный ни на что дурное слуга обвиняется в грешках, совершенных, как выясняется, его хозяином или хозяйкой[380].

27 декабря

Сказано в защиту молодого человека, которого обвиняют в эгоизме: «Он не себя любит – он любит свою молодость», или: «Это не себя, а свою молодость он любит. Его вины тут нет!» «Самое красивое слово в языке? – Молодость!»

1893

7 мая, отель «Националь», Люцерн