<…> Дочитываю последнюю корректуру моего романа, поэтому уже через неделю, думаю, наконец, уедем. Хочется надеяться, книга Вас не шокирует. Вы поймете, к чему я стремился – изобразить полное и естественное
<…> Все заказанные экземпляры «Леди Джейн», надо полагать, уже в Англии. От перепуганных книгопродавцев приходят истерические письма: немедленно заберите присланные экземпляры, торговать «Любовником» мы не сможем, отмените наши заказы, не заставляйте нас нарушать закон. В общей сложности нам предстоит забрать 114 экземпляров. Разумеется, эти божьи твари платить не намерены. Ходят слухи, что полиция вот-вот устроит облаву в книжных магазинах; многие рассчитывают, что так оно и будет. Одновременно с этим первая партия экземпляров благополучно доставлена по американским адресам.
Боюсь, что в результате этой эскапады я лишился большинства друзей, но потеря, увы, невелика! Ричард Олдингтон[556]
пишет, что получил от романа огромное удовольствие и что он снимает передо мной шляпу. А мне ответить ему нечем – вместо шляпы у меня на голове шутовской колпак, его не снимешь. Молодой американец мне пишет: «Ох уж эти твои друзья, Лоренцо![557] Ты их узна́ешь по их реакции на твою книгу». Нет, не узнаю – они ведь предпочитают держать язык за зубами <…>Вижу, как машут своими белоснежными крылышками, возносясь к небесам, наши бедные, незапятнанные друзья. Но путь к небесам тернист, одним прыжком до них не допрыгнешь, и отметил это обстоятельство не кто-нибудь, а американец[558]
.Чувствую, что от меня мало что осталось. То же, что осталось, шлет вам обоим свой пасхальный поцелуй и не теряет надежды, что и на нашей улице будет праздник.
Дорогая Мейбл,
рад, что Вы получили «Леди Ч.» и что книга Вам понравилась. Меня волнует судьба еще примерно 200 отправленных в Америку экземпляров, поскольку от нескольких адресатов я получил телеграмму: «Не посылайте». В Англию роман тоже попал, правда, в Лондоне поднялся огромный переполох: говорят, полиции приказано за ним охотиться. Пока, впрочем, ничего еще не произошло, и, если никто не поднимет шум, может статься, и не произойдет. Но большинство книгу, похоже, возненавидели, некоторые книгопродавцы вернули свои экземпляры – вообще, вокруг романа суеты и криков хватает, отчего лицемерие и ложная стыдливость вызывают у меня еще большее отвращение. Да и люди как таковые – тоже.
Собираемся пробыть здесь до конца сентября – и пробудем, если мне и впрямь станет лучше. Дай-то Бог! Мне надо будет поехать в Лондон, где в октябре открывается выставка моих картин; может, поеду, а может, нет. Здесь я немного рисую или слоняюсь без дела среди деревьев. Не самые лучшие годы для нас для всех. Будем надеяться, что выстоим и себя не потеряем. Poveri noi![560]
А вот погода превосходная.Пойду разыскивать очки – куда-то делись сегодня утром. Надеюсь, Вы в добром здравии.
Всем поклон.
Дорогой Штиглиц,
огромное спасибо, что послали телеграмму во Флоренцию. Рад, что «Леди Ч.» Вам понравилась. На очень многих моих английских друзей она произвела эффект разорвавшейся бомбы, и они до сих пор страдают от контузии. Друзья, впрочем, уже приходят в себя, а есть и такие, кому начинает казаться, что роман пошел им на пользу. То ли еще будет!
Ходят слухи, что в Англии книга подвергнется преследованиям, а в Америке ее и вовсе запретят. Что ж, тут я бессилен. Я свой выстрел сделал; «Стрелу из лука я пустил…»[562]
Там-тарам-ти-ти-там!За мои картины не беспокойтесь – в них нет ничего дурного. Главное, в них есть
Дорогой Олдос,