Национальный предрассудок. Эссе, дневники, письма, воспоминания, афоризмы английских писателей

<…> Насчет «Леди Ч.» не подумайте только, что я отстаиваю непрекращающийся секс. Вовсе нет. Ничто не вызывает у меня большее отвращение, чем беспорядочное половое сожительство. В «Леди Ч.» я хочу внести некоторую ясность в понимание основных жизненных установок. Почему простые люди дольше, чем образованные, поддерживают накал жизненных страстей, почему их жизнь жарче нашей? Во многом потому, что они до сих пор могут позволить себе говорить слова «shit» или «fuck» без содрогания, без ощущения, что они произносят нечто непотребное. Если, когда Вы были молоды и влюблены, Вам говорили: «Насрать!», или «Ссать я на тебя хотел!», или «К чему мне женщина, если она не срёт и не ссыт», – для Вас это было раскрепощением, помогало сохранить тепло в сердце. Вспомните это полное ужаса «но» в конце каждой строфы в поэме бедного безумного Свифта, посвященной Селии: «Но ведь Селия срёт!»[568] Понимаете, уже одно то, что эти слова привели его в ужас, опустошили его душу, никуда не годится, к тому же они бедную Селию опозорили. Так вот, с отвращением к этим словам, желанием без всякой необходимости обходить их стороной я и борюсь. Это вопрос сознательного признания и корректировки устоявшихся представлений, и только. Чтобы я призывал к беспорядочному сексу? Упаси Бог! В жизни человека секс занимает совсем немного места, по большей части он неуместен. Но даже когда секс неуместен как вид деятельности, в нашем сознании должно сохраняться значительное и спокойное место, где секс будет жить, затаившись. Старики могут заниматься тихой, дремотной любовью, предоставив молодым тешиться в свое удовольствие.

Какая жалость, что проповедники всегда читали мораль: «Иди, и ты поступай так же»[569]. Не это важно. Важно другое: это так, пусть будет так, и от всего сердца <…>.

* * *

Леди Оттолайн Моррелл

Отель «Бо-Риваж», Бандоль, Вар

5 февраля 1929

<…> Согласен с Вами, люди ужасно утомительны. Мне они нравятся, когда находятся на расстоянии и ко мне не пристают, – разговаривать мне с ними больше не о чем. Я обнаружил, что для счастья мне вполне достаточно сидеть на скамейке и смотреть, как переливается на солнце море, а рыбаки возятся со своими горшками для омаров. Что еще надо – обычным людям, по крайней мере? Хорошо быть одному, особенно когда светит солнце. Вам обязательно надо провести зиму за границей, в каком-нибудь тихом местечке, вроде этого, где видишь, как солнце на рассвете встает над морем, где день на день не похож, где море мерцает и светится каждый день по-разному. Каждое утро, лежа в постели, я смотрю, как светает. Сейчас же солнце проделало долгий путь, оно поднимается за причудливым, раскидистым, дрожащим эвкалиптом <…>

Последнее время вокруг «Леди Ч.» поднялся большой шум. Скотланд-Ярд арестовывает экземпляры книги, полиция наведывается к моим распространителям – угрожает им судом. Перехватывают мою почту – и даже конфисковали два экземпляра романа и рукопись «Анютиных глазок», моих стихов, которые я послал Кертису Брауну; говорят, стихи неприличны и попросту похабны, что неправда. Словом, жить не дают. Будь я здоров, мне было бы наплевать, но когда болен – это угнетает. И эти грязные собаки смеют рассуждать о непристойности! В самом деле, отчего человек берется за перо? Почему пишет о том, о чем пишу я? Вероятно, это судьба, но судьба в целом незавидная. Эти расчудесные юные интеллектуалы, которым, кажется, только бы и восхищаться писателем, никогда не встанут на мою защиту, не скажут ни слова поддержки. Даже если меня бросят в тюрьму до конца жизни, они пальцем не пошевелят. Как же труслив мир! <…>

Получил глупейшее письмишко от Э. М. Форстера[570], неизвестно с какой стати пишет мне, что высоко меня ценит; ценит, но не читает. Вы его видите?

Я не говорил Вам, что скоро выйдет альбом моих картин с цветными иллюстрациями – 10 гиней за экземпляр. Там будет моя большая вступительная статья о взаимоотношении изобразительного искусства и жизни; получилось, по-моему, и в самом деле неплохо.

Вам не кажется, что Марри[571] порет чушь, когда говорит, что мой мир – это не мир простого человека и что я нечто вроде животного с шестым чувством. По мне, так это он – нечто вроде животного, но лишь с четырьмя чувствами; осязание, наше пятое чувство, у него отсутствует. Они все преисполнены решимости сделать из меня посмешище – это чтобы их просчеты не бросались в глаза, а сами они выглядели «нормальными».

Хотел поехать в Испанию, но теперь об этом не может быть и речи, да и Фрида[572] против. Не знаю поэтому, что будем делать. Если поеду в Англию, меня могут даже арестовать – по Закону о почтах. О-ля-ля! Хочется уехать куда подальше, на юг, на юг, может быть, в Африку. Дам Вам знать <…>

Джон Бойнтон Пристли (1894–1984)