Конечно же Секер прирожденный трус. Не возьму в толк, с какой стати он вообще меня печатает. В принципе, этот вечный страх уже устарел. Неужели Вы думаете, черт возьми, что молодежь зайдется в родимчике, услышав слово
Меж тем здешняя типография уже меня печатает, на обложке мой любимый рисунок: феникс, вылетающий из гнезда в языках пламени. Я чуть было не вывел под птицей девиз: «Возношусь». <…>
<…> С тех пор как мы вернулись, погода стоит хуже некуда: холодно и дождь, дождь, дождь. Все цветы распустились: в изобилии красные тюльпаны, лиловые и красные анемоны, гиацинты, первоцветы и фиалки. Но что толку в цветах, если не светит солнце?! Ненавижу этот огромный каменный дом, чья каменистость впитала в себя все мои жизненные силы. Куда больше была мне по душе деревянная коробка из-под сигар в Бо-Сит. Кашляю я больше, чем в Диаблерете, – совсем зачах. Пропади все пропадом! Но задержимся мы здесь ненадолго – только до тех пор, пока мой роман печатается во Флоренции, в маленькой типографии, находящейся в ветхой лавчонке, где ни одна живая душа не понимает ни слова по-английски, не знает даже таких важных слов, как «fuck», «cant», «shit». Объясните же Вашей матушке, что́ эти слова значат, учиться ведь никогда не поздно. Посылаю Вам несколько бланков заказа, и если у Джулиана найдется находчивый, готовый рискнуть приятель, пусть передаст ему эти бланки. Секер заявил, что не видит возможности представить эту книгу, пусть и в сокращенном виде, широкому читателю. Да он и сам, как и многие другие, – «сокращенный» человеческий вид. Такие, как он, – величайшая угроза человечеству. Только что нарисовал акварель: голый человек, как в Библии, мочится на стену[549]
. Картина невероятно трогательная, я выставлю ее в Лондоне и, если бы Вы ее оформили, повесил бы рядом с «Адамом и Евой», а с противоположной стороны придумал бы что-нибудь еще, такое же веселое. Что же касается ибиса, не забудьте, когда-то он таил в себе некий таинственный эротический смысл и im Bild[550] изображен быть не может <…>Дорогой Олдос,
ужасно благодарен Вам за то, что Вы обратились к Кертису Брауну[551]
. Публикация моего романа привела издателей в бешенство. Не стану об этом распространяться, прочтите, что сказал Джонни Кейп, – увидите. Как будто рассудка лишились. Господи, почему?! Можно подумать, что я сторонник откровенных извращений, тогда как на самом деле в моей книге нет ничего, кроме вещей самых естественных. От их психологии мне тошно – не понимаю их. Понимаю одно: струхнули они крепко. Попрошу Кертиса Брауна прислать Вам рукопись, Вы не возражаете? Может быть, Мария ее куда-нибудь припрячет – а когда во Флоренции будут набраны гранки, мы эту рукопись сожжем. Будь они все прокляты! <…> По-вашему, мне придется избавиться от «Джона Томаса»[552], да? Какая жалость! Но изымать его из бланков заказа уже поздно. Я Вам самому первому послал 25 бланков; интересно, куда ж они делись? Чего только не бывает! Биг-Бен[553] запрещает продавать роман в Италии, его изымают у издателей в Англии – очередная история про мышей и весталок!Они
<…> Спасибо, что вступились за мой роман. Читаю корректуру – надеюсь дочитать на этой неделе. Нарисовал на обложке феникса, поднимающегося из гнезда в языках пламени. Это мой любимый символ, пошлю Вам его. Наборщик сделал из рисунка печатную форму. Что ж, по-моему, мой роман стоит кое-каких усилий. Думаю, мы с Вами инстинктивно обращаемся к одному и тому же – к жизни