Национальный предрассудок. Эссе, дневники, письма, воспоминания, афоризмы английских писателей

прочел «Контрапункт» с уходящим в пятки сердцем и растущим восхищением. Убежден, Вы сказали правду, быть может, всю правду о себе и о Вашем поколении, и сделали это с исключительной отвагой. Мне кажется, для написания «Контрапункта» смелости потребовалось раз в десять больше, чем для «Леди Ч.». И знай читатель, что он читает, он забросал бы Вас камнями, причем на Вашу долю камней пришлось бы в сто раз больше, чем на мою. Я точно знаю, что искусство должно раскрывать животрепещущий момент в жизни человека, показывать состояние человека таким, какое оно есть. И знаю, что Вы это делаете, и делаете устрашающе хорошо. Но какой момент? И какое состояние? Если для Вас животрепещущий момент – это убийство, самоубийство и насилие во всевозможных их проявлениях (а Вы даете ясно понять, что так оно и есть), то тогда, caro[563], как нам жить дальше? Готовиться к новым убийствам, самоубийствам, насилию? Но ведь такая жизнь вызывает чудовищную скуку, в конечном счете порождает инерцию, инерцию, инерцию, приводит к атрофии чувств. Кончится это тем, что произойдет какая-то решающая смертоубийственная война, и убийство, самоубийство и насилие сметут с лица земли бо́льшую часть человечества. Интеллектуальное восприятие, утверждаете Вы, не имеет большого значения, и тем не менее Вас оно возбуждает. Если же Вас возбуждает убийство, самоубийство, насилие и ничего больше – тогда это Ваша судьба, изменить ее ментально Вы не способны. Вы живете тем, что вызывает у Вас трепет, и ничем иным. Для того чтобы принимать медленное самоубийство, происходящее от инерции и стерильности, требуется извращенная отвага, извращенность порочного ребенка. Поразительно, как с людьми происходит подобное. Ричард Олдингтон в точности такой же: у него, так же как у Вас, убийство, самоубийство, насилие вызывают трепет, сильное желание быть изнасилованным самому. Но ведь это, в сущности, такое же извращение, только он не отдает себе в этом отчет, он приукрашивает свою извращенность. От всего этого мне дурно, здесь у меня чаще идет горлом кровь, всю неделю я пролежал пластом. Sporca miseria![564] Если я не отыщу в этом болоте полоски твердой земли, мне конец. Я не переношу убийство, самоубийство, насилие, особенно – насилие, особенно – когда насилуют меня. И почему мужчины испытывают трепет только перед женщиной, которая их изнасилует? Мне хочется одного: разбить Вашей Люси[565] лицо в кровь. А Ваш Рэмпион – самый большой зануда в книге, пустозвон. Пытаетесь вызвать у читателя интеллектуальное сочувствие! Все это довольно омерзительно, и я ощущаю себя барсуком, который забрался в ямку в Уимблдоне и пытается там спрятаться. Что ж, caro, пора сказать Вам «прощайте!», но ведь на прощание уходят годы.

ДГЛ

* * *

Моррису Эрнсту[566]

Ла-Вижи, Иль де Пор-Кро, Вар. Франция

10 ноября 1928

<…> Цензура – один из самых низких и унизительных видов деятельности общественного человека – это ведь совершенно очевидно. С моей точки зрения, цензура никому не помогает, вред же наносит многим. Впрочем, Ваша книга[567] раскрыла для меня вещи куда более зловещие. Наша цивилизация не в состоянии освободиться от дурней-цензоров. Дурень-цензор, в сущности, ненавидит только одно: живое и растущее человеческое самопознание. Если он кому и угрожает, то нашему развивающемуся и расширяющемуся самопознанию, самопознанию в его новейшей, самой чувствительной деятельности; угрожает его живительному росту. Задерживая или ограничивая живительный рост самопознания, мы плодим дурней, ведь одни лишь дурни заинтересованы в гибели самопознания.

Нет, это хорошая книга, читая ее, я словно нахожусь в забытьи, ощущаю, как ко мне крадется вечно юный цензор – вороватый, лживый, злобный.

Опубликуйте, если хотите, это письмо – целиком или частично. Я верю в живое, развивающееся самопознание человека. Верю в то, что человеческое самопознание должно включать в себя эмоции и сексуальную страсть, должно ощутить мощное воздействие физического контакта. В нескончаемом процессе самопознания эти эмоции и страсти – основа нашего понимания, мерцающая грань нашего сознания. И в это не должен, да и не может, вмешаться ни один цензор.

Искренне,

Д. Г. Лоуренс

* * *

Леди Оттолайн Моррелл

Отель «Бо-Риваж», Бандоль, Вар. Франция

28 декабря 1928